Яд и Меч

— О, да это ж наш! И поди ж, заказал себе чего, значит знает язык. Эй, мужик! — громко позвал графа моряк Парт. — Ты понимаешь по-ихнему?

— Да, понимаю, — Юлиан поднялся из-за стола и перенес тарелку с кашей да кружку с пивом за стол к мужикам. Те подвинулись на лавках, сгрудились и уступили место.

— Во, хорошо. Слушай, что у них тут самое дешевое? Закажи какую-нибудь кашу да пива на нас всех. Как у тебя.

— Хорошо, — кивнул головой Старейшина и повернулся к девушке, произнеся следующие слова по-аельски. — Дайте этим господам, пожалуйста, кашу на всех и пива.

— Как скажете, — улыбнулась служанка и ушелестела исполнять заказ.

С благодарностью мужики взглянули на незнакомца, явного северянина, судя по высокому росту, синим глазам, черным волосам и бледному лицу. Некоторые, особо ушлые, уже подумывали о том, как бы приспособить этого вежливого и мягкого на вид человека на поиск работенки для всей оравы моряков.

— Спасибо, друг, подсобил! — произнес боцман Бернард. — Ты с какого корабля будешь? С Нахеллевского кнорра?

— Нет. Я давно здесь живу.

— По бледной роже не скажешь! — прогромыхал другой моряк, старый и бородатый, уже поглядывая голодным взглядом на несущую несколько тарелок служанку таверны. — Мы с ребятами из Афоллы. Это северный порт в Белом Афолеоне.

— А не знаешь ли ты насчет какой-нибудь работенки, а, друг? Как звать тебя, кстати? — вставил свое слово Парт, который сейчас думал лишь о том, чтобы обеспечить себе пропитание до зимы. — Наш капитан-то обосрался выйти из порта, а вот даренов даже на жратву не отсыпал, сказал, мол, сами добывайте.

— Увы, не знаю. Зовут меня Уильям.

— Ооо, истинно северное имя, у меня так брата младшего кличут, — с удовлетворением отметил Бернард.

Наконец, на столы были поставлены тарелки с кашей и деревянные кружки с пенистым пивом, самым дешевым. В полном молчании голодные мужики застучали ложками, забыв на время о незнакомце. Юлиан же продолжал рассматривать посетителей таверны и слушать их разговоры. Говорили обо всем. О самопровозглашении короля Авгусса императором, а также о том, что этот же император в последние годы прикован к постели из-за странной болезни. Активно судачили и о том, что Глеоф отказался от дарена в качестве основной монеты и перешел на южные сетты.

Южане же, в свою очередь, очень живо обсуждали предстоящее Рабское Торжище, когда в Зунгрун съедутся все именитые рабовладельцы, даже с дикого и дальнего Юга. Поговаривали также об отравлении короля Айрекка неизвестным ядом, перед которым все веномансеры при дворе оказались беспомощны. А Королевства Нор’Эгус и Нор’Мастри будто бы находятся на грани войны из-за пограничного города на важном торговом перепутье.

Купец в коричневом невзрачном табарде, обычное одеяние для торговцев, живущих вдоль Черной Найги, с ужасом рассказывал своему соседу, другому купцу, что, вероятно, Бофраит будет следующей жертвой Глеофа. Тот качал головой и поддакивал бофраитскому купцу, якобы сочувствуя, а сам в душе радовался, если Бофраит падет следующим, потому что торгаш прибыл из Дриада, другого соседа Глеофской империи. И он тоже переживал за сохранность своих лавок, поэтому был бы не против, возьмись Глеоф за Бофраит, а не за Дриад.

— Король Авгусс, говорят, плох. Не до войны сейчас Глеофу!

— Напротив. Сейчас всем заведует совет Глеофа. У них хрен подлиннее, чем у старого короля.

— Может и не Бофраит падет следующим, — присоединился в этом гаме таверны к разговору купцов худой старый мужчина, закутанный в тряпье. Он сам присел к купцам с соседнего стола.

— А кто же? Дриад? — переспросил торговец Ноб, из городка Мориус в Дриаде.

— Солраг! — прошептал злобно старик, зыркая из-под ниши между бровями и длинным носом. — Я надеюсь, что Глеоф растопчет чертов Солраг, как коровы месят собственное дерьмо.

Юлиан, наблюдая, как северные мужики опустошают тарелки и вылизывают скользкую кашу подчистую, услышал знакомое слово и повернулся в сторону старика, принюхался. От того разило собачатиной, словно он только-только покинул псарню. Этот запах Юлиан прекрасно помнил, поэтому напрягся, когда понял, что в таверне сидит оборотень. Оборотней никто не любил за вспыльчивость, и ждать от таких можно было чего угодно.

— Вороньи земли сильны. Эти коневоды умеют воевать, в отличие от Великой Флоасии, уже почившей, — не согласился Ноб. — У них там рудник на руднике и рудником погоняет, а все рядовые воины одеты лучше, чем головорезы с Сангары.

— Глеоф все равно сильнее и богаче, — старик ощерился. — Этого чертового ублюдка, Филиппа-конеёба, давно пора вогнать в дерьмо!

— О-о-о-о-о, — протянул Коимм из Бофраита. — Ну Глеоф вряд ли будет воевать с кем-то, лишь потому, что ты кого-то ненавидишь, старый. Чем тебе Белый Ворон не угодил?

— Он клятвопреступник и убийца, который способен сделать что-то лишь против женщин да детей! — старик злобно шипел из-под капюшона, а руки его странно тряслись. Впрочем, купцы решили, что это от преклонного возраста.