Яд Борджиа

– Фиамма, – сказал он, вернувшись в тюремную камеру узницы, – Морта сообщила человеку, обрекшему тебя на медленную смерть, что лишь тебе одной из всех ее учениц известно противоядие в той тонкой отраве. Смотри, никому не выдавай его!

Молодая женщина засмеялась чуть слышно и заслонила лицо ладонью, как будто свет резал ей глаза.

Колдун с тяжелым вздохом загасил свой факел и пробормотал:

– Тебе следовало бы, по крайней мере, сохранить сознание, чтобы ты понимала, что отмщена и была свидетельницей мучений твоего убийцы.

Когда около полудня сигнальная пушка в замке Святого Ангела возвестила прибытие Цезаря, Мигуэлото немедленно представился ему.

Герцог выслушал его донесения с большим вниманием и интересом, причем в его чертах против обыкновения замечалось беспокойство.

– Нам некогда много разговаривать, – сказал он. – Каждая минута дорога. Но монах, надеюсь, не сомневается более в действии нашего волшебного напитка, так как он видел своими глазами старых ведьм в предсмертной агонии.

– Они все еще ползают, – возразил Мигуэлото. – Если бы старухи не питались впроголодь и не были так подозрительны, то не прожили бы и получасового срока, который они предоставляют каждому, кто хлебнул их снадобья. Вот послушали бы вы, как эти колдуньи неистовствуют, ругаются, как они обещают мне все свои сокровища в гетто, если я доставлю им то, что нужно для изготовления противоядия. Но я доберусь до их богатств более дешевым способом. Однако сильнее собственной участи сокрушает евреек обращение в христианство их внучки.

– Я буду рад этому, – сказал Цезарь, – потому что это – дело справедливое, а когда мы достигаем своей цели честными средствами, то должны радоваться. Не понимаю, однако, почему на меня напало такое уныние? Обыкновенно я бываю всегда спокоен духом и бодр при каждом своем предприятии, а это – величайший замысел моей жизни, завершение и венец всего. Между тем мне не на что пожаловаться. Все идет отлично. Орсини парализованы страхом и заняты теперь лишь погребением своих мертвецов. Хотя Фабио непреклонен, однако их приверженцы уже тайком переговариваются о сдаче, которую я отклоняю, потому что откажусь от Браччиано, только получив взамен его Рим. Если грянет гром, то старик не посмеет отказать мне в этом, хотя он и обещал все своей любезной Лукреции, которая мечтает подчинить своему господству нас всех, заняв герцогский трон в Ферраре. Самые утешительные известия приходят из Фаэнцы. Лукреция попала в западню, и последний гонец привез мне весть об одном замысле, который должен погубить обоих моих врагов. Герцог Альфонсо д’Эсте и упрямый английский рыцарь, вероятно, уже сложили головы. Иначе что могли бы значить переданные мне честным Джованни слова одного незнакомца, встреченного им в Браччиано? Человек в черной одежде иоаннита у трупов Орсини! Конечно, он скоро будет здесь, так как пушка возвестила о моем прибытии в Рим.

– Но не странно ли, что он не явился со своими вестями к вам в Браччиано? – спросил каталонец.

– Это мы узнаем. Конечно, епископ д’Энна послал его, чтобы изобразить в благоприятном свете пребывание Лукреции в Фаэнце, согласно моему требованию, – возразил Цезарь. – Но этот поступок действительно немного странен. Где же монах? – продолжал он после некоторой паузы.

– Я как раз слышу его бормотанье – неизменное «тик-так», – ответил Мигуэлото. – Одиночное заключение несколько помутило ему рассудок, но так бывает со всеми. Фиамма в свою очередь сделалась очень странной.

– Тик-так! Как удивительно вертится мир, не зная ни покоя, ни отдыха! – бормотал про себя отец Бруно, входя в комнату, но его тон сделался рассудительнее и спокойнее, когда он узнал герцога Романьи. – Ваша светлость, – продолжал он, – еврейки находятся в ужасном предсмертном томлении и умрут без покаяния и отпущения грехов.

– Туда им и дорога! – заметил Цезарь. – Их гибель – дело правосудия.

– Герцог Романьи говорит так, и это – вещие слова, – промолвил Бруно с особым выражением в глазах.

Последнее не ускользнуло от подозрительного Борджиа, и он пригрозил: