Яблоневая долина

Глеб вошёл в комнату. На самом деле странная. Обита войлоком и вся в проводах. Провода подключены к мониторам, различным датчикам, нарукавникам. Видимо, чтобы снимать показания с человека. Во время эксперимента, наверное. Глебу не хотелось думать, какие опыты проводились на людях. Возможно, что и ничего страшного – изучали воздействие планеты на человека.

Глеб представил себя на одной из этих кушеток, опутанным проводами, как змеями. От одной мысли сделалось нехорошо, словно что-то из истории болезни. Как там было?

Дама с горностаем в больничной рубашке,
Строгом уборе сестры милосердья.
Меня не коснётся реанимации бред,
Круговорот синих ламп,
Сохнущий труп толстой бабы.

В последние дни в памяти часто всплывали стихи, чужие. Глеб тосковал по дару и понимал, что потерял его навсегда. Потому что… Потому что он загадает совсем другое желание. Не для себя, а для других поэтов и сказочников, потому что так надо. Глеб уже принял решение. Лишь бы Мёнгере захотела быть с ним, без неё будет совсем худо.

Это всё не про нас, про тех,
Кто умирает и никак не сдохнет.

Вот и они никак не сдохнут, идут и идут. Вечные странники. Даже Хранитель пути потерял к путникам интерес, ничем не обозначает своё присутствие.

Баба Шура, 83 года.
Орет днём и ночью.

Рядом Валера, он журналист, его привязали.
Он хочет освободиться.

Он всё время с кем-то болтает,
Ругается, пытается встать.
И спрашивает пустоту:
«А есть закурить?»

Глеб очень хорошо понимал неизвестного ему Валеру: он бы тоже не смог лежать привязанным, беззащитным. Больные стихи больного человека.

В этой комнате Глеб ощущал себя так же. Нахлынула слабость, как тогда, в душевой. Ноги подкосились. В последний момент Глеб ухватился за спинку кровати, а потом всё поплыло.

* * *

Аврора смотрела печально. У неё, Авроры Сияющей, всегда присутствовала во взгляде некоторая беззащитность и обречённость, теперь это усилилось.

– Почему ты уехал?! – спрашивала она простуженным голосом. – Я ведь бросила ради тебя столицу, жениха, спокойствие. А ты укатил чёрт знает куда!

В её груди что-то булькало, как в кипящей кастрюле.

– Мне сказали, что ты отказался от крыльев, – продолжала она. – Я носилась по городу и искала тебя. Под дождём. Спрашивала людей, но никто тебя не видел. Чёртов город поглотил твои следы.

Впервые Глеб усмотрел в её лице схожесть с печальным ликом икон: те же опущенные уголки глаз, горькая складка губ. Он не знал, что ответить.

– Молчишь… – Аврора резко прошлась по комнате, затем взяла сигарету со столика и закурила. – Я ведь простыла под ливнем. Месяц в больнице провалялась. Месяц! Думала, уже не выйду. – Она потушила сигарету в пепельнице. – А ты молчишь! Мог бы что-нибудь ответить для приличия. Я пожертвовала ради тебя всем.

– Я отрёкся от дара и крыльев из-за тебя, – наконец произнёс он.

Аврора покачнулась и начала падать. Глеб пытался подхватить её, но она исчезла.

…Экзамен подходил к концу. На этот раз всё было предсказуемо скучно. Багровый Пик особого интереса к студентам не проявлял, Стило никого не валила, а Аврора… Она смотрела со скучающим видом в окно. На её безымянном пальце красовалось кольцо с прозрачным камнем.

– Это тот самый подающий надежды молодой человек? – благосклонно взглянул на Глеба Багровый Пик. – Очень интересно, чем вы нас удивите, Чёрный Поэт.

Глеб взмахнул крыльями и взлетел под потолок. Бриллиант на кольце Авроры переливался всеми цветами радуги, оторваться от него было невозможно. Вдохновение нахлынуло сразу же.

Снова плохо легла монета…
Я закончу, скорее, скверно.
В Эльсинор бы, спросить совета
Розенкранца и Гильденстерна.

Как у них бы, орлом всё время,
Не пустой и позорной решкой!
Я бы жизни суровой бремя
Не тащил бы, а нёс с насмешкой.

Стихи рождались легко: мощные и страстные, полные боли и надлома. Но Глеб знал, что их написал кто-то другой. Он попытался стряхнуть наваждение, но ничего не мог с собой поделать: стихи изливались помимо его воли.

И стихов моих мощь и сила
Изменила б картину мира,
Но забыты давно могилы
И Булгакова, и Шекспира.

Никому не нужны поэты…
Я держусь уже еле-еле,
Но надеюсь, что проблеск света
Вдруг увижу в конце тоннеля…[16]

Глеб метался по аудитории, бился в окно, как глупая муха, а члены комиссии с улыбкой наблюдали за ним.