Яблоко от яблони

Когда ты вдруг растерялся, «потеряв кино», отходишь в сторону, закрываешь глаза: «Эврика! – вспомнил». Поворачиваешься к съемочной площадке, к экрану, к человеку, к цветку, к эпизоду на улице, к плевку на асфальте и говоришь: «Я вижу».

Если не видишь – не кино.

Кино нужно видеть, а не видишь – зря стараешься.

Дом Васи я видел, и самого его видел, и собаку его. В кармане лежал сценарий, я так и не достал его ни разу. Вася сел, открыл рот – и пошло кино. Мы возвращались по ночной обледеневшей трассе, в сумке на коленях лежали две кассеты с материалом, и я бормотал:

– Только бы не авария, только бы не врезаться, а если что – лишь бы кассеты не раскололись – там же кино!

– Лёшка, где ты его нашел?

– Встретил, Алексей Юрьевич, в загородном автобусе. А мама сказала, что Вася похож на вас.

– Злобин, не ври, – встряла Кармалита. – Лёшка еще красивее.

– Светка, неужели? Чем этот беззубый человек со шрамом?..

– Конечно, Лёшечка, ты у меня еще лучше. Но Злобин молодец. Если этот беззубый, весь в шрамах, полуспившийся человек вызывает у меня интерес и хочется жить рядом с ним, – кино получилось.

Но стреляного воробья на мякине не проведешь:

– Да, молодец Злобин – обманул. А теперь, Алексей Евгеньевич, все же придумайте ваш текст, который этот человек скажет, и чтобы я ему поверил, что это его текст, его жизнь.

Пусть он пишет письмо своей бабе в город, чтоб приехала, носит эти письма в магазин кассирше, та всякий раз обещает передать, Вася уходит, а она письмо в коробочку кладет, и писем этих там… много. Одним словом – делай кино.

А я и не думал, что кино можно делать. Но пришлось.

Небо – подвал – двор

– У тебя гриппа нет?

– А у вас?

– Проходи.

Герман долго настраивал телик, сели смотреть, за эти минуты я думал, что ноготь сгрызу.

Мы говорили в его квартире, на последнем этаже под крышей дома на Кронверкской.

Из окна был виден двор «Ленфильма», железные ворота павильона. Но наш разговор поначалу не касался ни студии, ни павильона, где вот уже сколько лет жила декорация Германа, меняясь и перестраиваясь. Это был самый счастливый разговор – спокойный, свободный, независимый.

– Лёшка, то, что ты сделал, – хорошо, это безусловный скачок…

Собственно и все, вторая часть фразы поставила меня в тупик:

– Я хочу, чтобы ты повел картину дальше в качестве режиссера, моего помощника. Ты прикрепляешься на картину! Найди нам пару-тройку наших лиц, пока мы снимаем сцену с Аратой.

Я и возразить ничего не успел. Тягостно при одной мысли – не выдержу простоев и ожиданий, унылости – не выдержу.

И Юра Оленников ушел от Германа. Он снял свой дипломный фильм, про мальчика, у которого умерла мама. Прототипом мальчика был его сын Егорка, первая жена Юры покончила с собой. Юра пытался восстановить отношения с сыном, но не вышло. Зато снял фильм. Как-то мы вместе ехали со съемок, чуть не врезались в грузовик. Минуты через три, слегка придя в себя, Юра сказал: «Да, звоночек». Это был его день рождения. Осенью, когда Юра закончил съемки, в его день рождения у него умерла мама.

Не хочу, не хочу, не хочу – ныть каждой косточкой, чувствуя себя рабом зависимым, обманутым.

Дальше были темные сводчатые стены декорации, артисты и массовка в средневековых костюмах, изнурительные два дня репетиций, когда я должен был решить, возьмусь или нет. Пока что на площадке работал Юра Фетинг, но, по словам Германа, он вот-вот должен был уйти на свою картину, и тогда милости просим.

Признаться, я не хотел. Но и не мог отказать Герману, тем более после такого доверительного товарищеского разговора. Два дня я томился, решил наконец: берусь – и пошел к продюсеру.

– Алексей, сейчас мы возьмем вас на прежнюю должность, ассистентом, с прежним окладом, а когда Юрий Фетинг уйдет, переведем.

– Это невозможно.

– Почему, денег мало?

– Нет, Виктор Михайлович, вы можете оставить прежний оклад, я не рублюсь за деньги, но в договоре должно быть написано «режиссер».

– Почему?

И вместо того чтобы просто ответить: «Так сказал Герман», я пустился в объяснения.

Мы не договорились. Фетинг проработал на картине еще полгода, а я вечером того же дня ушел.

Был короткий разговор с Кармалитой:

– Светлана Игоревна, я ухожу.

– Что? Как? Почему?

– Мне нужно переговорить с Алексеем Юрьевичем.

– Это невозможно, будет скандал, я сама поговорю, а ты позвони завтра.

И завтра, и послезавтра, и неделю еще мы так и не поговорили.

Ему что-то сказали, что было удобно, и он не брал трубку.

А меня пригласили режиссером к Игорю Масленникову на детскую комедию.

Спустя три недели Герман спросил Феликса, второго режиссера:

– Феля, почему Злобин ушел к Масленникову?

– Лёша, там больше платят.

И Герман повысил всей группе зарплату.