Яблоко от яблони

Из дневника Ирины

Петронаумыч сказал: «Сальери – гениальный слушатель. И болен невыносимостью звука. Его слезы сперва – счастье, а потом – невозможность терпеть».

Слушаю барокко. Да, если «Журден» будет многомузыкальным – а он будет таким, – как будет здорово! Параллель Журден–Доримена – два обманутых человека, привиделось…

Звонил Петр Наумыч:

– Настроение не очень?

– Нет, ничего…

– Ничего – это – ничего. А у меня открыли щитовидку…

– Как открыли?

– Открыли, что я от нее псих. Я псих. А ты псих?

– И я псих.

– Нет, ты лирический псих.

– Нет, я очень депрессивный псих.

– Ну вот и будем созваниваться в пароксизме…

Прогон «Журдена» «на зрителя».

Петронаумыч все переписал и переделал. Он Гигант. Хороший.

По ночам сочинял стихи-текст. Прибавлял роли, чтобы было что играть актерам. Все придумал, все продумал. Как застраивал!!! Слоями, подробно. Дорогой, Хороший!

Мне кажется, что это будет лучший спектакль в Мастерской! Такой остроумный искрометный бурлеск, такое барокко, фейерверк, праздник! Ну, может быть, это только для меня и, кстати, для Гений-Борисыча Каменьковича, он так сказал после показа: «Самый яркий, хулиганский, тонкий» и пр., и пр., и пр.

Звонит Фома, пытает Иру, как прошел «Журден». Ира расстроена – критики ополчились: «Спектакль не фоменковский, не в стиле театра, Смехов поставил черт те что, а Фома не спас положения». Ерунда, он и не спасал. Это действительно абсолютно новый, неожиданный для Мастерской спектакль. Фоменко сделал из «Журдена» свою вещь – трагический капустник. Смешной Журден, чуть не сдвинул миры, влюбился, распахнулся новому счастью, но «обошлось» – его просто выпотрошили ближние, и мир вновь осел своей мутью.

– Не грусти, Иринушка, не придавай значения, – утешает Петр Наумович, – критикессы эти, пескоструйки с глазами срущих кошек, у них нет фигуры умолчания, они все наружу, брехливые, как лягушки-путешественницы. А умолчать, уйти, сохранив тайну? Не могут. Племя младое… между нами историческая пропасть. И остается любить свою непруху за то, что хоть своя. И всё-то они знают: надо было бы вот так, хорошо бы – вот этак… Но театр, как история, не знает сослагательного наклонения. Как ты сказал – так оно и есть.

Из дневника Ирины

9 мая пошли в театр поздравлять Петра Наумовича с Победой. При входе, прямо в дверях вдруг – ту-у-у-у-у-у-у-у-у – волшебный паровоз из Ромашково! Тот самый – 9-майский, тот еще, военный, паровоз, гудит, гремит, новопокрашенный. Он ходил специально для меня под окнами 9 мая на съемной квартире на Кутузовке! Ходил туда-сюда, кокетничал, гордился собой, гудел красной паровой трубой!

Вышли из театра, мы и Людмила Васильевна. Выглядит она замечательно – новая стрижка, ей очень идет, очень благородно. Джинсовый стройный костюмчик (конечно, со стразами, как всегда, как же без них!), каблуки. Оказывается, днем она пошла пешком по «тропам своей жизни». Сказала: «Маршрут стал короче: Брюсов переулок–Вахтанговка–Фоменко. Все».

9 мая.

Дверь закрыта. Я в щелку заглянул:

– Алёша! Через пять минут…