Я выжгу в себе месть

– Видимо, не любит она живых девок, – фыркнул Кощей.

Ягиня успела пересказать Василике разные слухи, в том числе и те, в которых живой Бессмертный и богиня Смерти сплетались воедино. Теперь же стало очевидно, что Кощей не имел с Мораной ничего общего. Ну пощадила она его и пощадила, оставила при себе как диковинку, не более.

А вот две диковинки – уже совсем не то.

Впереди отплясывали пятеро умертвий. В скрюченных когтистых руках Василика успела заметить нож. Отблеск лезвия забавлял их, вызывая глухой смех. Хохотали мертвые паршиво, горько. Наверняка в глубине души все они сожалели о подобной участи, но не могли ничего изменить, поэтому предпочитали не задумываться.

Жалость колыхнулась внутри с такой силой, что Василика мигом сплела заклятье. Пламенная цепочка обхватила сначала одного, затем второго. Мертвецы с шипением забились, но Кощей быстро оборвал их мучения, взмахнув мечом. Василика же достала кинжалы, снова призвала силу и направила поток в холодные лезвия. Оружие засверкало ярче обычного, огненные хвосты больно резанули по полусгнившим телам. Все пятеро гнилью осыпались на землю. Среди рваных и грязных тряпок отыскался нож. Он был тупой – пользы никакой от него, но Кощей все равно настоял на том, чтобы его забрать.

– Мало ли что в их дурные головы взбредет, – добавил он. – Хотя я был бы рад, если бы эти твари научились сами себя убивать.

– Природой не заложено, – мрачно напомнила Василика.

Даже кровь у них была черная, похожая на болотную жижу. Со временем, конечно, все высыхало, прогнивало до конца, и оставались только голые кости.

Все же правду говорил Кощей. Ничего красивого и прекрасного в смерти не было.

Сначала он подумал, что привиделось, затем – что начал сходить с ума и терять остатки рассудка. Но рядом с ним находилась Василика, которая тоже смотрела на чудо и ничего не понимала.

Синие, как давно позабытое небо, колокольчики прорастали на голой земле и вроде даже посмеивались. Василика дважды проверила – да, и впрямь цветы, живые, с зелеными стеблями и листьями, которые дышали и невесть откуда брали силу.

– Говорят, у некоторых народов синий – цвет Смерти, – припомнил Кощей.

– Но они дышат, – возразила Василика. – Вокруг нас – неживые деревья и такие же мерзкие кустарники, а вот эти цветы… – Она запнулась, всмотрелась в синеву лепестков и выдохнула: – Да, Кощей, жи-вы-е.

Все ясно, это не он сошел с ума, а мир, раз в Нави выросли колокольчики. Может, Морана чего проспорила кому-нибудь из верховных? А что, разве не могла богиня Смерти разругаться с кем-то в пух и прах, а этот кто-то – взять и досадить ей?

Впрочем, объяснение могло быть другим, более… зловещим. Кощей даже знал, кого спрашивать. Но Василике не стоило слышать лишнего.

– Морана шутит, – невозмутимо махнул рукой он. – С ней такое бывает, хоть и редко.

– Странно. – Василика прищурилась, словно чуяла обман. – Жуть какая.

– Ага, – согласился Кощей. – Вернемся-ка лучше домой.

Он довел молодицу до костяного порога, а сам развернулся и побрел назад, бросив через плечо, что давно не купался в речке и не споласкивал одежду. Даже не соврал. Наверное, поэтому Василика ничего не заподозрила и лишь попросила не забывать об осторожности. Ага, забудешь тут, как же.

Кощей скрылся за развилкой. К счастью, шептухи жили рядом с черными водами. Их гнезда находились возле самого берега, в ивовых кронах. Деревья отдавали мертвечиной, как и все вокруг. На земле валялись серые, желтые, черно-оранжевые перья, пуха тоже хватало.

Две совы опустились на землю и, присев рядом с Кощеем, выжидающе наставили на него огромные бельма.

– В Нави расцвели колокольчики, – сказал Кощей. – Вы знаете, с чем это связано?

– Ж-ж-шивая, – прохрипела шептуха. – Тянет ж-ш-шиз-с-с-снь.

– Ей не нравитс-ся, – вторила ей подруга. – Она злитс-ся.

– Морана? – уточнил он.

Совы кивнули. Кощей поблагодарил за ответ, но слов им было мало. Пришлось достать нож, резануть ладонь. Как только первые капли упали на землю, совы метнулись поближе и принялись слизывать их с небывалой жадностью, так, словно много столетий не видели настоящей пищи. Кощей развернулся и побрел назад.

Страшное творилось в мире мертвых. Нет, он был рад увидеть яркие колокольчики, вспомнить, как выглядят настоящие листья, клейкие и пахучие, но это цветение означало одно: миропорядок рушился, расползался, как ветхая ткань. Неудивительно, что Морана гневалась. Впрочем, Кощей сомневался, что мир рухнет из-за одной Василики. Пошатнется немного – возможно. Но этого хватит, чтобы разозлить всех богов.

А что делать? Отправить Василику назад раньше времени, пустить по ветру все старания Ягини? Кощей цокнул. Не годится. Придется ждать и мысленно торопить Врана. Если станет совсем худо, так уж и быть, он сам проводит девку к алатырь-камню. Помрет, конечно, но это Кощея совсем не волновало. Прожил пару-тройку столетий, и хватит.

– И как ты тут только спишь? – послышалось ворчание Василики. – Ужас, до чего твердо.

– Если тело устало, заснет и так, – хмыкнул Кощей.

– Спину ломит, – скривилась девка.

– Уж прости, – сказал он. – Здесь тебе не царские хоромы.