Мне выпала честь (если можно так назвать), работать в корпусе внутренних дел, отдел нераскрытых убийств, где я всматривался в разложившиеся тела давно убитых людей и вытаскивал из памяти осколки их некогда яркой жизни, складывавшиеся в моем мозгу в один цельных паззл, после чего имя и фамилия убийцы уже были делом техники.Моя карьера была подобна стремительному взлету космического истребителя, поднимавшегося из шахты вертикально вверх и улетавшего в небо с невероятной скоростью. Всего каких-то пару лет и весь отдел был в моем подчинении, а каждый, кто хоть немного знал о нас и был в курсе того, чем мы владеем и какими инструментами способны оперировать в поимке особо опасных преступников, уже не относились ко мне с прежним презрением, а проявляли всяческое уважение.
Однако не все шло гладко. Были промахи, было отчаяние. Чужая память никогда не покидала меня целиком. Что-то всегда оставалось. Кадр семейного прошлого, воспоминания из детства, вкус сладкой ваты, прилипшей к губам и щекотавшая ноздри своим легким прикосновением, все это было во мне и со временем стало скапливаться, все сильнее давя на меня.
Нас предупреждали, что мы живем слишком короткую жизнь. Короткую даже в сравнении с простым человеком, чья жизнь может спокойно закончиться в районе шестидесяти лет, мы были им даже не ровня, ведь смерть приходила к нам гораздо раньше и никогда не спрашивала хотим мы этого или нет.
"Феномен ваш еще не изучен, но одно известно наверняка - еще никому из таких как вы не удавалось прожить больше сорока."
Я пришел в Капитолий, когда мне не было и десяти и тогда.Сидя за лекционным столом в помещении, больше похожим на высеченную в громадной горе пещеру, эти сорок лет казались для меня целой вечностью, но сейчас, по прошествии почти трех десятков лет, находясь на границе между жизнью и смертью, чувствуя дыхание своего грядущего конца, я стал ясно понимать, что нельзя относиться к времени так невежественно и легкомысленно, ведь оно имеет свойство бежать быстрее, чем мы этого хотим.
Он умер. Спустя год, как сказал эти слова. Не дожив и до тридцати девяти его тело нашли вкабинета, лежавшее на столе с опрокинутой чашкой чая и сигаретой, все еще дымившейся у него в руке.
Мы не живем как хотим - это не наш выбор, но в нашем праве прожить остаток жизни так, чтобы потом, глядя на ее впавшие бледные глазницы, не жалеть ни секунду о прожитой жизни.
6.
Я не сразу, но все таки согласился. Светлана настаивала и в конце-концов я с ломался и дал свое согласие.
- Вы будете очень удивлены, когда узнаете его поближе.
Не знаю. Может да, а может и нет, но голова моя в то пасмурное и такое привычное утро буквально лопалась на части. Я плохо спал, сомкнул глаза всего на пару часов и в этой дремоте, где-то между сном и явью, я пробыл все время до самого звонка, когда раздавшись пронзительным визгом, он влетел в мои уши и заставил подняться с кровати.
Женщина находилась перед дверью и явно была в напряжении. Ей все таки удалось добиться разрешения от профессора на личную аудиенцию в его скромную обитель.
Там никогда не гас свет, а жизнь шла каким-то своим особенным путем.
Мы вышли из дома - на небе как обычно чернели тучи и вихри, как личные охранники, сопровождали их в своем бесконечном путешествии.
Мне не хотелось идти - я думал о вчерашнем. Первый раз за много лет мне было не по себе от того, что я увидел в памяти того мертвого человека. Змея была огромной. Ее шипение было со мной даже тогда, когда я спал, когда бодрствовал, даже сейчас, идя по бетонной дорожке вдоль черных улиц "спальной" части этого научного района, я продолжал слышать это мерзкое шипение.
Света молчала. Ее распирала гордость от того, что наконец, она сможет познакомить меня с ним. С этим идолом и авторитетом одновременно. Его уважали и ему поклонялись как божеству. Его мнение всегда была основополагающим, а решения никогда не принимались без его участия.
Мы подходили все ближе к его лаборатории и с каждым шагом свет в окне становился все ярче, как маяк, к которому в чернеющую бурю подплывали корабли, мы двигались с такой же осторожностью, чтобы не дай бог не разбиться о прибрежные скалы, и не утонуть у самого берега.
Здесь было тепло и очень тесно. Когда дверь перед нами распахнулась и мы смогли шагнуть в обитель этого странного профессора, я увидел настоящую жизнь, бурлившую в лаборатории и искрившуюся почти бирюзовым светом от растений, выращенных в этих тепличных условиях.
Он стоял в углу, согнувшись с пинцетом над стеклянным аквариумом и сбрасывавшим туда кусочки корма для многочисленных рыбок, плававших у самой кромки стеклянной емкости.
Волос на голове почти не было. Очки, похожие на два огромных коровьих глаза, внимательно исследовали все, что попадалось им под фокус. Невысокого роста, он немного смахивал на гнома, потерявшего в своих штольнях кирку и теперь искавшего ее здесь, среди цветов и зеленеющих растений.
- Профессор. - окликнула она его.