Я верю в любовь

Я старалась говорить спокойно, сдерживая улыбку.

– Ладно, и зачем это нужно?

– Ну, например, это улучшает циркуляцию крови, снимает усталость, помогает от расстройств сна, воспалений. И… хм, так можно вылечиться от диабета.

Я зажала ладонью рот и затряслась от смеха. Он, конечно, это почувствовал.

– Ты меня слышишь? Или уже строчишь об этом в медицинские журналы?

– Слышу. Да уж. Заземление. Каждый день узнаешь что-то новое.

– Ты, конечно, думаешь, что у моей мамы мозги совсем набекрень.

Хоть он и не мог меня видеть, я пожала плечами.

– Не знаю. Но послушать о ней интересно.

Из трубки донесся звук, подозрительно напоминающий зевок.

– Да, она интересная. Нам довелось много чего пережить. По сравнению с другими мамами она, конечно, может показаться ненормальной. Но мы всегда вдвоем против всего мира. – Он замолчал, а я в это время прислушивалась к его дыханию. – Хотя иногда кажется, что мы с ней на равных. Типа я забочусь о ней так же, как и она обо мне. Это ведь не значит, что она плохая, верно?

Я ответила тихо, хотя отец никак не мог меня сейчас слышать.

– Нет, я понимаю. Отец делает для меня все, что в его силах. Но приятно думать, что я тоже забочусь о нем.

– Так и есть. Ведь почти все твои дела так или иначе связаны с ним. – На этот раз Люка точно зевнул.

Я тоже зевнула и почувствовала, что глаза уже закрываются.

– Что ты имеешь в виду?

– Что слышала. Ты же следишь за ним, как за вертолетиком на радиоуправлении. Интересно, существуют такие дочки вертолетов?

Я едва понимала его и пробормотала:

– О чем ты говоришь, чудак? Кажется, мы… бредим.

– Ты – да, а я – нет. Я бодр, как… – он сладко зевнул, – как кофе.

– Бодр, как кофе?

– Да, ты все правильно поняла.

Я засмеялась, но вдруг услышала, как в коридоре открылась дверь, и замерла.

– Папа не спит. Кажется, надо прощаться.

– Не-е-ет! Притворись спящей.

Отец, тяжело ступая, подошел к моей двери и остановился. Быстрым движением я сунула телефон под подушку. Дверь открылась, и я тут же закрыла глаза. Яркий свет из коридора ударил в лицо, но я не шевелилась, пока не услышала, как дверь снова закрылась. Убедившись, что отец ушел к себе, вытащила из-под подушки телефон.

– Люка, – прошептала я.

Ответа не было.

– Люка!

Несколько секунд трубка молчала, а потом я услышала тихое ровное дыхание. Улыбнувшись, я прошептала:

– Сладких снов, – и уснула под дыхание Люки.

Я отступила назад и с восторгом оглядела работу Люки.

На следующий день, ближе к вечеру, мы вернулись к железнодорожным путям возле миссии. Удивительное дело: ночью спали всего пару часов и все же держались на ногах. Накануне Люка не успел закончить рисунок до того, как за мной приехал отец, поэтому сегодня я снова согласилась пойти с ним. Его «полотном» на этот раз стала стена сторожки, которую он уже давно облюбовал, подыскивая подходящие граффити. Сторожку скрывали от проходящих поездов заросли дубов и эвкалиптов. Другая ее сторона выходила на большое открытое поле, примыкающее к заповеднику.

Предвечернее солнце позолотило верхушки травы, резко похолодало, и в воздухе появился слабый запах металла.

Вчера, придя к этой стене, мы увидели настоящий шедевр. Как будто все художники округа Ориндж в свое время поработали над ней. Какие-то слова, крошечные животные, символы, многочисленные слои краски – все это теснилось на небольшом отрезке.

Поэтому, когда Люка нанес на стену еще один слой разбавителя краски, у меня чуть не случился сердечный приступ. Но я молча сидела и наблюдала за его работой. От разбавителя изображения на стене смазались и образовались подтеки.

Тогда Люка взял баллончик с черной краской и нанес на стену широкие черные полосы, оставив посередине круг с нечетко очерченными краями. Рядом с ним также оставались непокрытые краской области. Потом он нанес штрихи и точки золотого и серебряного цветов.

Когда рисунок был закончен, передо мной предстала вселенная. Я озвучила этот вариант, но он поправил меня:

– Туманность.

Я подняла бровь.

– Какая скрупулезная точность в формулировках.

– Кое в чем ты меня не переботанишь, ботан.

– В чем же?

– В том, что касается пространства.

– Типа… космического пространства?

– Да, в том, что находится за пределами этой крошечной, малозначительной планеты. Во всем этом, – он посмотрел на небо, и его лицо приняло отрешенный вид – такой же бывал у моего отца, когда он говорил о своем любимом корейском сериале.

– Космос – это…

– Границы живого?

Он посмотрел на меня с широкой улыбкой.

– Да. Живи долго и процветай[42].

– Ты когда-нибудь хотел стать космонавтом?

– Да, – без промедления ответил он.

Я вообразила маленького Люку, смотрящего в телескоп, и чуть не умерла от избытка чувств.

– Почему же ты отказался от этой мечты?

Он помялся немного, притянул меня к себе и обнял.

– Оказалось, что будущий космонавт должен успевать по математике. – Его руки прижимали меня к себе, а запах пьянил.

Вдруг я кое-что вспомнила.

– Погоди… когда нужно подавать заявление на твою стипендию? Я так понимаю, ты приложишь снимки этих граффити?

Он кивнул, не выпуская меня из объятий.