Я вам любви не обещаю

Она думала о Бахметьеве. Едва он только заговорил о своём предложение, она тотчас поняла, что он хочет сказать и перебила его, только бы не услышать тех слов воочию. Но он все равно произнёс их, не понимая при том, какую боль причиняет ей, предлагая стать его содержанкой. Он думал, что может купить её, посулив щедрое содержание, но вот только она не готова была продать себя за драгоценные побрякушки и возможность жить безбедно. Скажи он всего одно слово, и она пошла бы за ним на край света, никогда бы ничего не потребовала от него, только бы знать, что любима им. Пусть даже и не суждено было встать с ним под венцы. Ибо никогда бесприданнице, бывшей в услужении, не стать достойной партией для графа Бахметьева! Но, видимо, о любви речи не шло. Лишь сиюминутное желание, удовлетворив которое, она ему наскучит, и тогда он найдёт повод порвать с ней, предложив щедрые отступные.

Сколько раз подобные истории обсуждались в дортуарах Екатерининского шёпотом и полунамёками. Все воспитанницы, да и она в их числе, осуждали подобные связи, но было в этом греховном и порочном, что-то запретное притягательное, что-то, что называли словом «страсть», произнося его тихим шёпотом, ощущая при этом странное волнение: смесь страха и восторга одновременно.

О многом думала Вера, только о будущем своём размышлять боялась и гнала от себя эти мысли, хоть и понимала, что уже поутру окажется за воротами усадьбы без средств, без рекомендаций, без всякой надежды на то, что княгиня Уварова переменит своё решение. А ещё есть Аннет. Как она сможет смотреть в глаза своей воспитаннице после того, как маменька княжны будет говорить о ней всевозможные гадости? А в том, что все именно так и будет, Вера нисколько не сомневалась. Ольга Михайловна не станет хранить в тайне ночное происшествие, и уже завтра о теперь уже бывшей гувернантке Уваровых станут судить как об особе аморальной и безнравственной. О ней станут говорить, как и о неизвестной ей Катиш с презрением, с выражением брезгливости на лицах.

Керосин в лампе закончился, и она погасла, погрузив комнату во мрак. Вера поднялась с кресла и доплелась до разобранной постели.

Утро выдалось пасмурным, как и настроение Веры. Небо нахмурилось низкими серыми тучами, ветер будто сорвался с цепи и нещадно трепал кроны парковых деревьев, срывая первые пожелтевшие листья, швыряя их на ухоженные дорожки и аллеи.

В двери робко поскреблась Дуняша и, дождавшись позволения войти, проскользнула в комнату.

— Барышня, вас в малой гостиной ожидают, — отвела глаза горничная.

— Ступай, — вздохнула Вера, поправляя перед зеркалом аккуратный пучок, в который собрала свои кудри.

Одёрнув юбку, девушка подняла с пола собранный накануне саквояж и шагнула за дверь. Все семейство Уваровых собралось в комнате. Едва Вера ступила на порог, Ольга Михайловна вскочила с дивана и загородила собой Аннет.

— Mademoiselle, я требую, чтобы вы немедля покинули поместье, — заговорила она.

Вера перевела взгляд на князя, но Николай Васильевич отвернулся. Старуха Уварова опустила голову. Казалось, что она дремлет в кресле и не воспринимает происходящее.

— Могу я получить расчёт? — обратилась Вера к Уварову.

— Разумеется, — отозвался князь и, достав из кармана небольшую стопку ассигнаций, аккуратно положил их на стол.

Взяв в руки деньги, Вера пересчитала купюры, и оставив себе ровно столько сколько ей причиталось за службу, остальные положила обратно. Ольга хотела было что-то сказать, но Вера жестом остановила её. Терять было ровным счётом нечего.

— Что ж, позвольте откланяться. Дай вам Бог, Ольга Михайловна, дабы вы никогда не пожалели о содеянном, — повернулась она.

— Когда устроитесь, сообщите ваш адрес, — остановил её Уваров. — Я распоряжусь, чтобы ваши вещи, что остались в усадьбе, вам переслали.

— Благодарю, — вздохнула Вера и, ступив за порог, вздрогнула, когда дверь за её спиной с глухим стуком закрылась.

Достигнув конца подъездной аллеи, она поинтересовалась у привратника, где находится почтовая станция и, получив ответ, медленно побрела в указанном направлении. Никто не предложил ей воспользоваться коляской, дабы добраться до станции, а самой просить о такой малости не позволила гордость.