Я успею, ребята!

Парадная проходная оказалась. Мы во дворик зашли, там около песочницы скамейка была. Я говорю:

— Слушать будешь? Чего так сидеть-то?

Он свой магнитофон из сумки вытащил. Возился с ним, возился.

— Ладно дурака-то валять. Ставь, Вовик, кассету.

А я и не заметил, как этот парень к нам подошел. Гудок задергался сразу.

— Ага, Толик, ага.

Толик его на край скамейки сдвинул, со мной сел.

— Сколько за кассету хочешь?

Я сказал.

— Ну это можно. А еще есть?

— Есть, — говорю, — много.

— Много — это хорошо. Ну ладно. Тебе Вовик все объяснит.

Он к Гудку повернулся:

— Понял, Вовик? Только смотри, чтоб без звона было. Если Псих про Виталика узнает, я тебе репу на сторону сверну. И так уже мимо Психа никуда не проскочишь.

И в парадную ушел. Гудилин говорит:

— Кассеты — мои. Давай.

В карманы их затолкал.

— Повезло тебе, Кухтин, ты Юрке скажи, чтобы позвонил обязательно.

Телефон мне продиктовал.

— Виталику сколько хочешь кассет толкнуть можно.

Только я из парадной вышел, Ваньчик подходит. Без портфеля уже, наверное, у Бориса Николаевича оставил.

— Ну чего, не придешь сегодня? Борис Николаевич тоже спрашивает.

— Дела, — говорю.

— Твои дела, они вон пошли.

Ваньчик на трамвайную остановку показывает, а там еще Гудилина видно.

— Я за ним как дурак бегаю, а он с этим.

Я только рукой махнул, отвечать не стал. Всего-то не скажешь. Он еще постоял немного и пошел. Ваньчик идет, а я ему в спину смотрю. Почувствовал он, что ли? Обернулся, рукой махнул.

— Приходи, Витюха, слышишь, приходи.

Чудак, как будто мне самому не хочется.

Юре я часа в четыре позвонил.

— Ну, Витек, видишь? Что бы я без тебя делал? Диктуй телефон.

Потом мне адрес дал.

— Съездишь? Там работы минут на сорок. Один диск всего. Вечером звони.

Я в этот раз даже магнитофон не проверил. Все думал, как там у Юры получится. Хорошо бы, чтоб получилось. Беготня эта надоела.

До семи по городу ездил, все ждал, чтобы Юра уж точно вернулся. Он к телефону сразу подошел, ждал звонка, видно.

— Что, Витя, новенького есть?

Я говорю:

— А у тебя-то?

— Новенькое, Витек, нужно, новенькое! У меня там все слушали, а взяли одну кассету. Нам этого Виталика упускать нельзя. Он за стоящую музыку будь здоров отстегнет. У тебя-то как?

— Все то же, — говорю, — как везде.

— Ладно. — Юра листками пошуршал. — Есть у меня адресок интересный. Сам, правда, толком про него ничего не знаю, но съездить, говорят, надо. Завтра, Витек, а? Завтра съездишь?

Я, наверное, долго молчал. Юра говорит:

— Эй! Ну чего ты? Чего молчишь-то? Вместе поедем, слышишь? Вместе.

Я домой пришел — папа на кухне ужинает. Я-то думал — он позже придет.

— Привет, — говорю.

Посмотрел он на меня:

— Ужинай. Говорить после будем.

Потом посуду вместе мыли. Он тарелки убрал, руки сполоснул.

— Давай, Витя, рассказывай.

Я уж думал — не заговорит.

— А чего рассказывать-то? Сам ведь знаешь, контрольная через неделю, сегодня отметок не было.

— Ты с Лешей что, поссорился? Какой-то он грустный был.

— Никто с ним не ссорился. С ним захочешь — не поссоришься. Это он на меня наклепал? Заходил к нам, что ли?

— Ох, Витька, никто на тебя не клепал. Говорю же — грустный человек был. Я его спросил, как дела, он мне про всякую цветомузыку чуть не полчаса толковал, прямо лекцию прочел. Только про тебя заговорили, сразу скис парень. «Витя что, — спрашиваю, — с вами не работает?» Молчит. «А где ж он тогда?» Молчит. Знаешь, Витька, времени у меня сейчас нет, но чувствую я, что путаешься ты в какой-то ерунде, и молчать тебе нет никакого смысла. Ну, накрутим мы тут с тобой, напутаем, а что матери скажем, когда вернется?

— У меня что, личных дел не может быть?

— Может, Витька, может. Только знаешь, из личных дел получаются замечательные семейные неприятности. Можешь поверить.

И пошел из кухни. И я к себе пошел, уроки-то надо делать.

Уже два часа прошло. Я наш с Ваньчиком катер крутил, была там у меня одна идея. Папа тихо вошел и стоит за спиной. Потом на чурбаке уселся.

— Слушай, Витя, а чего к нам Юра не заходит?

У меня все идеи из головы выскочили. Ну чего он про Юру заговорил? Видел он нас или просто так вспомнил?

— Занят, — говорю, — вроде. Наверное, занят.

— Да вы видитесь или нет?

Я плечами пожал.

— Странный он парень, тебе не показалось?

Я люблю, чтобы папа у меня в комнате сидел, а тут еле дождался, пока уйдет. Все время молчать не будешь, а врать неохота. Мы друг другу не врем. А про Юру я понял. Это из-за того разговора про бедных и богатых. Папа Юру тогда про его знакомых спрашивал, удивительно даже, как он запомнил. Я бы, может, ему даже про Юриных родителей рассказал, папа бы все понял, но про Пигузова нельзя было говорить. Я мог сто раз повторять себе, что у нас все по-честному, что стоит Юре сказать «все», и не будет никаких Пигузовых, и можно будет опять говорить про себя все как есть. Но не мог я себе представить, как папа ходит по квартирам и крутит там всякие ручки или как Пигузов на него слюной брызгает. Не мог я этого представить, и все.