Я умер вчера

Но и третья попытка ни к чему новому не привела. Так ночь и прошла: час-полтора сна, потом подведение баланса плюсов и минусов, снова недолгий сон – и так далее. Встав в шесть утра, Настя с неудовольствием оценила минувшую ночь как малопродуктивную. И отдохнуть толком не сумела, и никаких пригодных к использованию мыслей не появилось. Подавленная и унылая, она пришла в Измайловский парк на встречу с генералом Заточным.

Иван Алексеевич появился в сопровождении Максима. Несмотря на то, что оба они были одеты в одинаковые красные спортивные костюмы, их даже издалека нельзя было принять за отца и сына. Настю каждый раз поражало их абсолютное несходство. Худощавый невысокий генерал с желтыми тигриными глазами и солнечной улыбкой, и крепкий широкоплечий Максим, совсем недавно избавившийся от лишнего веса и еще год назад бывший пухлым и неуклюжим, кареглазый, ужасно серьезный и скупой на проявления приветливости.

– Здрасьте, теть Насть, – буркнул Максим, который, как и сама Настя, был классической «совой», вставать рано не любил, но справляться с возникающим по этому поводу раздражением, в отличие от Насти, пока еще не научился.

– Что это? – удивилась она. – Опять тренировки?

– Опять, – кивнул генерал. – Максим начал терять форму. В прошлом году перед вступительными экзаменами он занимался ежедневно, а теперь поступил в институт, разленился, решил, что все самое страшное позади и можно валять дурака. Вчера я предложил ему поотжиматься, и результат меня не порадовал. Он свалился после двадцати пяти отжиманий. Ну куда это годится?

– А вы сами-то сколько раз отжались? – поинтересовалась Настя.

– А я, Анастасия, делаю это каждый день по триста раз. Поэтому мне стыдно за своего сына. Я с себя вины не снимаю, не надо было упускать, но главное – вовремя спохватиться. Максим, начинай заниматься, а мы с Анастасией побродим вокруг тебя.

Юноша безысходно махнул рукой, сделал глубокий вдох и трусцой побежал в глубь аллеи.

– Вы жестоки, Иван Алексеевич, – покачала головой Настя. – Вы в восемнадцать лет тоже, наверное, едва-едва двадцать пять раз отжимались.

– И десяти не вытягивал, – рассмеялся генерал. – Я в детстве был самым маленьким и худеньким, меня вечно соседские мальчишки колотили, бутерброды отбирали, деньги, которые родители на кино и на мороженое давали. А когда мне было восемнадцать, культа физической формы не было. Это была середина шестидесятых, тогда, чтобы считаться современным и модным, нужно было знать много стихов и бардовских песен, ходить в походы, петь под гитару у костра, ездить в Питер на белые ночи и хотеть быть геологом. Вы этого не помните, вам тогда лет пять-шесть было, верно?

– Верно. Сама этого не помню, но от родителей наслышана.

Они некоторое время молча шли по аллее в том направлении, куда убежал Максим. Разговаривать Насте не хотелось, и она радовалась, что Заточный не спешит задавать вопросы. День обещал быть теплым и солнечным, и воздух в парке был сочным и вкусным. Настя подумала, что, если бы не ее вечная занятость и природная патологическая лень, можно было бы получать от жизни множество маленьких радостей, вот хоть, например, от таких утренних прогулок среди пышной зелени, наслаждаясь прохладной утренней свежестью. Каждый раз она злится чуть ли не до слез, когда встает в выходной день, чтобы идти на прогулку с Иваном, а потом радуется, что он ее вытащил на воздух.

Из неспешных приятных раздумий ее вывел голос генерала.

– Корпус не наклоняй вперед, Максим! Плечи свободнее! Вот так, молодец. Ну, Анастасия, я жду. Каковы ваши впечатления от Готовчица?

– Впечатления сложные, но, Иван Алексеевич, вы должны быть снисходительны и отнестись к тому, что я скажу, с пониманием. У человека огромное горе, у него погибла жена, поэтому вполне естественно, что его поведение сейчас – это вовсе не норма для него. Он подавлен, у него депрессия. Борис Михайлович, насколько я успела заметить, практически не выходит из дому. Но к его чести следует отметить, что единственное, что способно вывести его из депрессии, – это работа. Работу свою он любит, живет ею, дышит. Это, пожалуй, единственное, что осталось в его жизни. И он цепляется за нее как за спасательный круг, который не даст ему утонуть в его горе.

– У него есть сын, – заметил генерал. – Он много о нем говорит?

– Не говорит вообще. Один раз я задала вопрос о мальчике, он сказал, что сын в Англии, учится там и живет в семье родственников Юлии Николаевны. На похороны он его не вызывал, чтобы не травмировать ребенка. И все, больше ни слова не произнес. А что, с сыном что-то не так? У вас другие сведения?