Я умею прыгать через лужи

– Стой смирно! – нараспев велел он лошади, тыкавшейся мордой в ведро, которое он ей поднес. Она начала пить, шумно прихлебывая.

– Я тебя туда отвезу, – сказал он. – Мне бы не помешал хороший парень в помощники. Да, я тебя отвезу, когда захочешь.

– Правда? – не в силах сдержать радости, спросил я.

– Конечно, – сказал он. – Спроси у своего старика, можно ли тебе поехать со мной.

– Когда вы выезжаете?

– Завтра в пять утра отъезжаю от дома. Приходи в пять, и я тебя отвезу.

– Хорошо, мистер Маклауд, – сказал я. – Спасибо, мистер Маклауд. Я буду ровно в пять.

И пока он не передумал, я, не сказав больше ни слова, покатил домой с такой скоростью, на какую только были способны мои руки.

Когда я рассказал родителям, что мистер Маклауд обещал свозить меня в буш, отец удивленно посмотрел на меня, а мать спросила:

– Алан, ты уверен, что он говорил серьезно?

– Да, да, – торопливо сказал я. – Он хочет, чтобы я ему помог. Мы с ним приятели. Он так один раз сказал. Он велел спросить у папы, можно ли мне поехать.

– Что еще он тебе сказал? – спросил отец.

– Сказал прийти к нему домой в пять утра, если ты меня отпустишь.

Мама вопросительно посмотрела на отца, и он, встретившись с ней взглядом, пробормотал:

– Да, да, знаю, но в конце концов оно того стоит.

– Дело даже не в самой поездке, – сказала мать, – а в пьянстве и ругани. Сам знаешь, как ведут себя мужчины, когда они одни в буше.

– Да, выпивки и сквернословия там будет сколько угодно, – согласился отец. – Вне всяких сомнений. Но Алану это не повредит. Как раз те, кто никогда не видел, как мужчины пьют, потом, вырастая, частенько прикладываются к бутылке. То же самое с ругательствами – мальчишка, который никогда не слышит, как другие чертыхаются, став мужчиной, ругается, как солдат.

Мать с улыбкой посмотрела на меня.

– Значит, покидаешь нас?

– Всего на неделю, – виновато ответил я. – А потом, когда вернусь, все-все вам расскажу.

– А про еду мистер Маклауд что-нибудь говорил? – спросила она.

– Нет, – сказал я.

Отец перевел взгляд на маму.

– Что там у тебя есть?

– Кусок солонины и чай на ужин.

– Брось солонину в мешок с парой буханок хлеба. Думаю, этого хватит. А чай у Питера есть.

– Я должен выйти из дома в четыре утра, – сказал я. – Никак нельзя опаздывать.

– Я тебя разбужу, – пообещала мама.

– Помогай Питеру, чем можешь, сынок, – напутствовал отец. – Покажи ему, из чего ты сделан. Разводи костер, пока он кормит лошадей. Ты же много чего умеешь.

– Я буду работать, – сказал я. – Честное слово!

Маме не пришлось меня будить. Я услышал скрип половиц в коридоре, когда она вышла из спальни. Я тут же выбрался из постели и зажег свечу. Повсюду было темно и холодно, и мне отчего-то стало грустно.

Когда я пробрался к ней, она уже разожгла огонь в печи и готовила мне завтрак.

Я бросился в комнату Мэри и разбудил ее.

– Ты ведь не забудешь кормить птиц, правда, Мэри? – сказал я. – Выпусти Пэта полетать часов в пять. У опоссума достаточно зеленых листьев, но ты еще давай ему хлеба. Тебе придется сегодня поменять всем воду, а то я забыл. А попугай любит чертополох. Он растет у нас за конюшней.

– Хорошо, – сквозь сон пообещала она. – Который час?

– Без четверти четыре.

– О Господи! – воскликнула она.

Мама сделала мне омлет, и я начал торопливо запихивать его в рот.

– Не заглатывай так еду, Алан, – сказала мама. – У тебя еще уйма времени. Ты умылся как следует?

– Да.

– И уши вымыл?

– Да, и шею.

– Я собрала тебе небольшую сумку. Не забудь каждое утро чистить зубы солью. Щетка в сумке. Я еще положила те твои старые штаны. Башмаки у тебя чистые?

– Ну да… кажется.

Она посмотрела на мои ноги.

– А вот и нет. Снимай, я натру их ваксой.

Она отломила кусочек черной ваксы и смешала его с водой в блюдечке. Я нервничал, пока она натирала черной жидкостью мои башмаки. Мне не терпелось отправиться в путь. Мама начистила башмаки до блеска и помогла мне снова надеть их.

– Я ведь учила тебя, как завязывать шнурки бантиком, – сказала она. – Почему они у тебя всегда в узлах?

Она отнесла два мешка из-под сахара в каретный сарай, где хранилось мое инвалидное кресло, и зажгла свечу. Я положил их на подножку и привязал костыли сбоку.

Было темно и холодно, и я слышал, как в ветвях старого эвкалипта посвистывает трясогузка. Я никогда еще не вставал так рано и с волнением встречал этот новый день, сонный и тихий, еще не испорченный людьми.

– Еще никто в целом мире не встал, правда? – спросил я.

– Да, сегодня ты встал самый первый, – сказала мать. – Ты же будешь хорошим мальчиком?

– Да, – пообещал я.

Она открыла ворота, и я выехал едва ли не на предельной скорости.

– Не так быстро, – крикнула она мне вслед в темноте.

Темнота стеной стояла под деревьями, и я замедлил ход. На фоне черного неба я различал верхушки деревьев и знал форму каждой из них. Я знал, где на дороге ямы и где лучше пересечь дорогу и ехать по другой стороне, чтобы избежать трудных участков пути.