Послушаешь! — неожиданно рявкнул Вадик. — Столько лет я молча терпел невозможность быть с тобой рядом, сходил с ума от ревности и злости на Андрюху… Черт, да я радовался, как младенец тому, что ты заняла его место и тем самым избавила меня от необходимости постоянно видеть его наглую морду. Я же сразу стал тебя поддерживать, вспомни! Это я настроил пацанов, убедил их в том, что ты с нами, балбесами, на раз справишься. Ведь они поначалу были против твоей кандидатуры, потому что ты женщина, да еще и без криминального опыта. Кем бы ты стала без меня?!
За все эти годы я чего только не делал. Но все — слышишь меня — все было только для тебя. Все было связано лишь с твоим именем, потому что я реально помешался. У меня мозги на тебе свернулись, Лерка, причем напрочь, набекрень… как там еще? Ну, вот. Ты была с Андреем, я видел, сколько страданий приносит тебе этот козел, но терпел свой гнев молча, никоим образом не раскрываясь перед тобой. Вот только сейчас слова лезут наружу, так как их стало слишком много — молчать больше нет сил. Ты душу мне истрепала, но вместе с тем подарила особый вкус к жизни. Я просыпался каждое утро с надеждой, что вновь тебя увижу, а затем мы вместе будем что-то решать, выбивать бабки, наезжать на особо ретивых, отбиваться от чересчур наглых… Вместе с тобой, Лер. Каждый день как каждый миг, потому что твоего общества мне всегда было мало. Ты вечно торопилась к Андрею, а если я пытался тебя задержать, смотрела на меня, как на ненормального. А потом говорила, что доверяешь мне во всех важных вопросах и велела звонить, если возникнут неполадки. Я и звонил — каждую мелочь с тобой обговаривал, хоть и знал, что ты злишься и едва сдерживаешься от того, чтобы не накричать.
Я и сейчас едва сдерживаюсь.
Почему ты так делаешь?!
Прости, но я временно не могу ответить на этот вопрос — просто еще недостаточно изучила повадки Марины Ивановны…
Что?
То! — подскочив на постели, я взмахнула руками. — Какого черта ты вынуждаешь меня торчать здесь? Зачем придумал мне другое имя? Мне наплевать на тебя и твои мысли, Вадик, я хочу вернуться в свой мир.
Это невозможно.
Невозможно, значит?! Да ты просто идиот, если всерьез полагаешь, будто сможешь меня удержать. Да я скорее разобью себе голову об стену, чем приму твои правила и спокойно позволю тебе уродовать мою жизнь.
Кажется, мое заявление насчет головы подействовало — Вадик занервничал и тут же выдал гениальное во всех смыслах предложение:
Иван может проводить время в палате, а не в коридоре…
Может, тогда мне сразу стоит выйти за него замуж?! — получилось истерически, но этот Вадик меня просто взбесил.
Доверенный изменился в лице и начал вновь что-то плести про свою большую любовь (ко мне, разумеется) и про то, что я скоро стану послушной и смирной. А еще я (по его словам) очень скоро пойму, как сильно заблуждалась на его счет, и прочее, прочее… в том же духе. Естественно, долго вытерпеть весь поток этого словесного бреда я не смогла, а потому, перебив Вадика где-то на середине, категорическим тоном приказала ему убираться. Бывший доверенный вспыхнул, от злости, надо понимать, после чего посетовал на мою неблагодарность, выразил сомнение в моей адекватности, приправил все это новыми «прогнозами» на будущее, после чего, наконец-то, ушел. А я презрительно сбросила на пол оставленным им колючий веник и, бесцельно послонявшись вдоль ставшего ненавистным больничного помещения, все же отправилась спать.
… Разбудил меня звук открывающейся двери. Еще не разлепив как следует сонных глаз, я уже подскочила в постели и тут же часто заморгала — проникший в палату свет из коридора с непривычки резал глаза. Впрочем, свет очень быстро исчез, так как мой нежданный ночной визитер не стал держать дверь открытой. Темная фигура, замершая возле двери, показалась мне смутно знакомой…
Денис
Блин, друг, ты мне глубоко симпатичен, но против этого сурового дядьки я пойти не могу, — ловко имитируя сожаление, развел руками Ден.
Леха, правый глаз которого со времени их последней с головорезом встречи успел как следует заплыть, заметно разволновался — то, что Ден притащится так скоро, да еще и в сомнительной компании, не могло вызвать у пленника энтузиазма. Тем более, что «компания» Якунина — хмурый тип с перекошенной небритой физиономией — вовсе не вызывал симпатии. Ясно было, что этот человек если не псих, то точно опасный мерзавец — чего еще можно ожидать от приятеля Дена?
Этот самый «приятель» шутить, в отличие от головореза, был не намерен. Подавшись вперед всем корпусом, он достаточно сильно схватил Леху за плечо и дернул на себя — обессилевший парень принялся заваливаться набок. Ден радостно хохотнул; этот отморозок имел странную способность во всей мерзости видеть что-то очень смешное.
Слушай сюда, — почти по слогам прошипел Цербер, нависнув над заметно растерявшимся Лехой. — Ден сказал мне, что ты знаешь о том, где находится сейчас моя дочь. Так вот, у тебя есть шанс все рассказать мне и тем самым сохранить свою жалкую жизнь.