– Единственное, что исправить нельзя, – это смерть, Чи. Только смерть. От моей семьи не осталось ничего, и в их гибели виновата… я. Мне всегда было тяжело думать об этом, и каждое испытание я воспринимала с затаенной мыслью: «Так мне и надо». Боль, существование на грани, и ты ступаешь по острию ножа, идешь по жизни, оставляя кровавые следы – я каждый раз думала, что заслужила все это. Заслужила из-за того, что моя глупость привела к смерти родителей, бабушки, Клиэ и Эннета. И даже сейчас, когда ты рядом, мне бы быть счастливой, но… наш ребенок как моя расплата. И руки слабеют, а я… ничего не могу сделать, только ждать и надеяться, что смерть малыша не станет очередной расплатой… Твоя мать, Чи, что бы она ни совершила, любит тебя. Она любит тебя настолько, что готова была убить меня, лишь бы ее сына не унижали браком с инопланетянкой и… Когда ты был ребенком, она сама была юной, беззащитной, живущей в чужой семье девушкой, не смевшей возразить ни родителям твоего отца, ни традициям. Но главное – она жива, Чи, не хорони ее в своем сердце. Не надо.
И, отпустив его, я мягко легла обратно, повернулась на бок, подтянула ноги и обняла живот, сквозь слезы глядя на любимого. Чи молчал, уже взломав императорский сейр, и смотрел в пустоту.
А я… я имела возможность посмотреть на наш брак с учетом сказанного им: «Мужчина берет в дом хозяйку и рассчитывает на то, что она хорошо будет вести хозяйство, а также сможет родить здоровых детей». И вот вопрос: а смогу ли я?
Смогу ли?..
Не знаю. Единственное, в чем я уверена, – ему хорошо со мной рядом. И мне не нужно большего, просто быть рядом и… чтобы наш ребенок выжил.
И в этот момент по ногам потекло что-то теплое…
Мое сердце замерло. Дыхание… я перестала дышать. Все, что я видела, – как Чи мгновенно повернулся, словно ощутил сковывающий меня ужас…
Его взгляд на простынь…
Побледневшее лицо…
Вызов врача.
Вот и закончилось мое счастье…
Отпечатки рук на окровавленной простыне в яторийской больнице, бледное лицо моего монстра, резкая боль внизу, и все то же извечное внутреннее: «Так тебе и надо, Кессади». Но если мне, если виновата я, почему умирает мой ребенок?
– Шшш, не плачь, – голос Чи, его ладонь, сжимающая мою. – Все будет хорошо.
– Не говори так, – тихим шепотом попросила я, – последний раз мне эту фразу сказал папа… И хорошо не было.
– Ладно. – Адзауро сжал мою руку, почти до боли, и произнес: – Тогда посмотри на меня, на меня посмотри, Кей, поверь мне – плохого больше не случится. Никогда.
Я смотрела на него и старалась не плакать. Только не плакать, осознавая, что каждый спазм может стать последним для того, чье сердечко бьется внутри меня. Только не чувствовать, как кровь продолжает течь по ногам, и не думать… не думать… не думать…
Страшная ночь. Страшный день… И еще ночь без надежды, без ожидания чуда, в липком плену медленно затягивающей в омут ужаса паники…
Чи не отходил от меня. Я открывала глаза и видела его встревоженный взгляд, я в очередной раз теряла сознание от кровопотери и чувствовала его ладонь поверх моей. Сказать, что он был бледным, – это не сказать ничего. Уже даже не бледный – посеревший настолько, что мне хотелось вытащить капельницу из своей вены и отдать ему.
Когда я приходила в себя, он всегда был рядом, лежал, обнимая, рассказывал мне какие-то истории или сказки, часто обрывая себя на полуслове… На Ятори были страшные сказки, в основном с очень плохим концом, убийствами и прочим. Жуткий эпос и жуткие сказки. Я их знала, они были в программе занятий, которую мне прислала Лея Картнер, и потому не могла сдержать улыбки, когда Чи останавливался, замирал на миг и начинал придумывать другой конец для истории с такой легкостью, словно так оно все и изначально и было.
Это было так пронзительно – слушать, как он рассказывает сказки, уверенно, решительно, основательно меняя каждую из них.
Он словно рассказывал сказку про нас – ведь ничем хорошим наши отношения закончиться не могли, но он ломал барьеры, установки, традиции и правила. Он рушил преграды и строил наше счастливое будущее, нашу счастливую сказку.
Мой любимый монстр…
Когда я теряла сознание, он сидел возле моей постели, прижавшись лбом к моей ладони, и как хищник вскидывая голову, настороженно-тревожно вглядывался в мое лицо каждый раз, когда я приходила в себя.
А я… мое сердце билось для него, и мне безумно хотелось поверить в сказки, которые он так безбожно перевирал.
– Знаешь, – однажды сказала я, – есть древняя сказка про красавицу и чудовище.
– Мм-м, они остались вместе? – мгновенно спросил Чи.
– Да.
– Значит, эта сказка про нас, – произнес как заклинание.
Я улыбнулась и возразила:
– Нет. Не про нас. У нас сказка про монстра и чудовище.
Адзауро лег рядом, придвинул меня к себе и, целуя мои волосы, начал рассказывать: