Я – твой должник

Снова тишина. Мои руки прижаты к бокам, в голове сумбур. Я не могу… Не должна такого предлагать. Он сам мне велел не встревать.

Но это выше моих сил.

– Ты не хочешь… – бормочу я, неловко топчась на месте. – Нет. Мне не надо… То есть… Если тебе понадобится какая-нибудь…

Нет, хватит.

– Извини, – заканчиваю я.

– Да, пожалуйста.

Голос Себа застает меня врасплох. Я вскидываю голову. Сердце сжимается – такой у него измученный вид.

– Да. Помощь понадобится.

Я не знала Джеймса, брата Себа. И нам никогда уже не познакомиться. Но когда мы переставляем туда-сюда вещи в его комнате, мне кажется, что я начинаю его понимать. Он вроде Себа, только еще эксцентричней. У него был редкий талант в графическом дизайне. Из того немногого, что рассказывает Себ, я узнаю, как Джеймс злился на всех, если у него не ладилась работа. А вообще он был остроумным парнем.

Все, к чему я прикасаюсь, что-то рассказывает о нем. Торопливый, едва разбираемый почерк на записках-памятках. Упаковки мармелада в нижнем ящике стола. Шаржи, нарисованные маркером на бумаге для принтера. От портрета Себа даже дух перехватывает: так похож.

– Сохрани! – говорю я Себу. – Можно в рамку поставить.

Себ молча кивает и откладывает рисунок в стопку Сокровищ. Туда мы относим то, что нужно сберечь: записки, рисунки, древний игрушечный мишка. А в стопку Хлама отправляются вещи на выброс: носки, старые счета, пустые бутылки.

С некоторыми вещами Себ никак не определится. Я вижу по его лицу: он не решается. Такие мы убираем в большие хозяйственные сумки: полежат месяца три, а там видно будет.

Так делала мама. Несколько месяцев после смерти папы она порциями разбирала вещи. Каждый раз плакала, но постепенно справлялась. Ей некуда было спешить. Как и Себу.

Весь мир сузился до этой комнаты, полной пыли и запахов старины. У нас обоих мокрые глаза. Мы то и дело хватаем салфетки. Себ сорвался первым – когда нашел их с Джеймсом фотографию, которой раньше не видел. Он судорожно, отчаянно всхлипнул, пробормотал извинения и тут же снова заплакал. Тут уже слезы хлынули у меня, настал мой черед извиняться. А Себ попросил прощения за то, что меня расстроил. Наконец я взяла его за руку и предложила:

– Давай больше не извиняться?

Так мы и сделали.

Я сажусь на корточки, глубоко вздыхаю и провожу рукой по волосам.

– Кажется, бóльшую часть мы сделали. По крайней мере, рассортировали. Кроме журналов…

– Точно. – Себ морщится. – Их, наверное, надо в утиль.

– А может, продашь? Как архив?

Я не спрашиваю, отменил ли он подписку. Ответ я и так знаю.

– И нам понадобятся еще сумки, – добавляю я, глядя на вещи.

Себ кивает.

– За углом есть магазин. Там продают такие же, клетчатые.

– Тебе надо зайти в «Фаррз», – машинально говорю я. – У нас хорошие сумки с симпатичными рисунками.

Что я несу? Я смущенно улыбаюсь.

– Ох, извини! Профессиональная привычка.

Себ улыбается в ответ. И тут же хмурится.

– Фикси… – До него только сейчас дошло. – Заканчивай. Тебе наверняка надо идти. У тебя дел по горло.

– Забей, – говорю я. – Давай купим сумки. А потом я пойду.

Мы выходим на свежий воздух и, сами того не замечая, шагаем нога в ногу.

– Это… Спасибо тебе, – через пару минут произносит Себ. – Большое спасибо. Ты не представляешь, как много для меня сегодня сделала.

– Чепуха, – тотчас отвечаю я. – Я сама хотела. Просто как… Как друг.

– Как друг, – после секундной запинки откликается Себ. – Разумеется.

Мы доходим до небольшой торговой галереи, украшенной лампочками и мишурой. Стайка детей поет рождественские песни, мы ненадолго останавливаемся и слушаем. И под их рулады Себ спрашивает, сосредоточенно глядя вперед:

– Ну а как там безграничная любовь?

У меня все сразу переворачивается внутри. Я снова мысленно переношусь в его кабинет, в тот день, когда мы поссорились из-за Джейка. Так он из-за этого? Из-за того, что я не отступилась от брата? Пренебрегла его советом и осталась с семьей?

– Отлично, – говорю я.

– Хорошо, – отзывается Себ, но голос у него глухой, взгляд отсутствующий.

Между нами снова нарастает напряжение. Это нужно прекратить. История с Джейком оказалась к добру. К добру для всей семьи.

– Люди иногда меняются, представь.

Кажется, я произношу это чересчур горячо. У Себа выступают желваки. Он явно не настроен слушать такое. Когда он поворачивается ко мне, на его лице играют голубые и розовые отблески гирлянд.

– Я уверен в этом. И очень рад за тебя.

На его лице появляется странное выражение, в глазах на мгновение вспыхивает огонек.

– Ты настоящая женщина.

Он сжимает мои руки, и я смотрю на него, не в силах что-либо сказать. Только слезы опять обжигают глаза. Ничего не могу поделать, я просто тону в его взгляде.

Песня смолкает, раздаются аплодисменты, и мы возвращаемся к реальности.

– Ну что ж…

Себ криво улыбается и выпускает мои ладони. Все, я больше не могу. Не могу видеть эти лесные глаза, это мужественное лицо, вообще все – и знать, что больше это мне не принадлежит.

– Ладно, – бросаю я. Получается слегка грубовато. – У меня дела вообще-то, и мне пора…