Я — Степан Разин

— Всё кончено, Степан. О, как я тебя ненавижу — я не хочу умирать! Я расскажу, где ты припрятал награбленное.

— А сам хоть знаешь, где?

— Догадываюсь…

— Сволочь ты, Фрол, только этим жизнь свою ты не купишь, разве что смерть отсрочишь.

— Ненавижу!

— Дурень ты — вспомни, какие с тобой рядом были люди, вспомни их лица…

— Ненавижу, — в исступлении шептал Фрол.

Он тяжело дышал, воздух с хрипом вырывался из его перекрученного на дыбных ремнях тела. Фрол с наслаждением прижимался к холодному земляному полу подвала.

— Терпи, братишка, за людей, за правое дело страдаем, — пытался я утешить брата.

— Ненавижу — всё из-за тебя! Из-за тебя страдаю, принимаю смертельные муки! Корнила всю семью вырезал, и твои невинно пострадали. Олёна, твоя жена, которую ты не любил. Гришка и младший…

— Замолчи, Фрол! — закричал я и пополз в сторону брата.

— Что, атаман, очнулся? — надо мной нависла тень заплечных дел мастера.

Я замер на полу.

— Ты — крепкий мужик! — палач беззлобно ткнул мне в бок носком сапога. — Такие мне ещё не попадались.

— Зато ты плох — были у меня ребята и покрепче!

Палач беззлобно рассмеялся:

— Я ж с тобой играюсь. Братец твой слабак — нет в нём твоей жилки.

— На сегодня хватит, — донёсся голос дьяка. — Вечер ужо, тринадцатый час[2]. По домам пора.

— Завтра тебя, антихриста, на площади четвертуют! — громко сообщил князь Одоевский.

Дьяки и оставшиеся бояре, словно стая лисиц, визгливо рассмеялись.

— Бунтовщик — сколько крови пролил невинной! — князь пошёл к выходу, пригнул в дверях высокую, горлатную шапку.

За ним потянулись остальные.

Подручные палача подхватили меня под руки и поволокли в другой подвал.

— До завтра, братишка, держись! — выкрикнул я, оглядываясь на беспомощно лежащего на полу Фрола.

Мне показалось, что он был без сознания.

Меня проволокли по коридору, и я услышал знакомый скрип дверей. Казалось, что прошёл не день, а целая вечность.

— Иди отдохни! — подручные хохотнули и швырнули меня вниз.

Тьма взорвалась алыми пятнами, и в который уже раз меня поглотило бушующее красное море…

* * *

…Среди ночи меня разбудил громкий стук в дверь, похожий на набатный колокол. Сон мигом пропал — встревоженный, я стремительно вскочил с лавки, сжимая в руках кривой турецкий ятаган.

В сенях появился караульный казак:

— Батька, срочные вести из Черкасска.

Я отбросил кинжал на лавку — верно, весть от Якушки Гаврилова. У нас был уговор, как уеду из Черкасска, чтобы он поднял голь и вырезал всех домовитых, а Корнея привёз бы мне в Кагальник.

— Веди! — крикнул я, набрасывая на плечи алый кунтуш.

В горницу вошёл незнакомый казак. Лицо его было вымазано грязью, кафтан разорван и заляпан кровью. Я нахмурился, предчувствуя дурные вести.

— Батька, домовитые поднялись первыми! — выдохнул казак, вытирая грязным рукавом лицо, и покосился на стоящий на столе ковш.

— Пей, — я протянул ему ковш с водой.

Казак жадно осушил деревянную корчагу.

— Говори, где Якушка?!

— Нет, батька, больше Якушки! — казак опустил голову, боясь смотреть мне в глаза.

— Говори! — закричал я.

— Его дома взяли — порубили на куски, живым не дался. Что осталось от него — в Дон кинули, — казак поднял голову и посмотрел мне в глаза. — Не его одного — многих порубили, живьём топили, сюда грозились дойти… Немногие схоронились… — виновато проговорил казак, вновь опуская голову.

В голове полыхнуло: «Нет больше Гаврилова Якушки — друга, брата названного ещё по персидскому походу». Я без сил опустился на лавку — пальцы нащупали холодную рукоятку ятагана и сильно сжали её.

— Ну, Корнила, заплатишь ты мне за всё, за всё заплатишь! — с ненавистью прошептал я.

Казак, глядя на мою руку, попятился к двери:

— Корнила кличет домовитых идти на Кагальник.

— Пусть идёт — встретим дорогого гостя! — я зло усмехнулся.

Отодвинув казака в сторону, в горницу просунулся Леско Черкашенин — он недавно вернулся из-под Самары. Вернулся один.

— Что случилось, атаман? — спросил он, разглядывая казака.

— Якушку убили. Корнила с домовитыми собрались нас навестить, — ответил я.

— Якушку? — не сразу поверил Леско и тяжело сел на лавку рядом со мной.

Я обнял его за плечи:

— Вот что, Леско, у меня три сотни казаков. Не казаки, а черти — прошли вместе со мной и огонь, и воду! Остаёшься с ними, а я сегодня же отправлюсь в Царицын, приведу оттуда людей, и вместе ударим на Корнилу — опередим крёстного. Калмыки тоже обещали прислать людей — пошли к ним казака.

Глаза Леско грозно заблестели:

— Щипанём Корнилу, чтоб голова отлетела, а с ним и других домовитых! Якушку порубили — видно, силу свою чуять стали.

— Продержишься, пока я не вернусь с подмогой?

— Продержусь, атаман — где наша не пропадала?!

Я встретился с ним взглядом… Господи, спасибо тебе за моих друзей-товарищей…