Я стану Алиеной

Да, здесь люди Лиги вмешались, хотя, в отличие от Фораннана, события разворачивались не в порту, а в городе. Но в Нессе были затронуты интересы тех, на чьи деньги в основном и существовала Лига, — карнионского купечества. Конечно, морская стража играла в подавлении мятежа вспомогательную роль. В городе имелась собственная стража, расквартировали на зиму отряд имперских солдат, да еще подоспел со своей личной гвардией стареющий, но еще полный сил граф Несский, любивший напомнить о сеньориальном праве над городом, принадлежавшем некогда его предкам. Оставалось лишь гадать, кто причинил городу большее зло, — мятежники или защитники правопорядка, во всяком случае, многие пожары занялись значительно позже погромов.

Притихший порт патрулировали, гремя амуницией, стражники Лиги, матросы сидели на полубаке и выли хором мрачные северные песни про брато-, сестро-, сыно— и прочие убийства, Оливер стоял на палубе, смотрел на дым над городом, на грязную пену между кораблями и вспоминал стихи брата Ширы, во времена оны написанные где-то неподалеку отсюда.

И эта ранняя весна,
И тяжесть колдовского сна,
И все преображенья мира
Теперь гнетут смущенный дух,
Иные звуки ловит слух,
Забыв бряцанье гордой лиры.
Но не исчезну в блеске льда,
Неблагодарного труда
Не променяю на блаженство
Забвенья и небытия,
Как бы ничтожен ни был я,
И ни далек от совершенства.

На четвертый день в порт начали стаскивать трупы для опознания, ибо не все капитаны были столь же предусмотрительны, как Сторверк, и не все матросы были столь же легки на ногу, как его команда. Иные мертвецы были в таком состоянии, что юный Стивен, обожавший строить из себя битого жизнью мужчину, не выдержал — разревелся.

А на следующий день Сторверк с Датаном рискнули выбраться в город. Вернулись они еще более мрачные и злые, чем уходили, рассказали, что многие дома выгорели дотла, не пересчитать народу повесили без суда и следствия, и куда больше сидит в темнице, причем выяснить, кто мятежник, а кто нет, довольно трудно, поскольку жгли и грабили с самого начала, говорят, не только беженцы, но и коренные горожане, но городские власти обещают, что теперь-то проведут следствие по правилам, со всеми разберутся, и судьба их будет такова, что им останется лишь позавидовать тем, повешенным без суда. Датан, правда, сомневался, что всех казнят. Ну, кого-то там колесуют, клещами разорвут — ладно, Но большую часть, как всегда, загонят на галеры. Сторверк долго ругался, потом заявил, что ему ни до чего этого нет дела, а есть ему дело до того, что все уцелевшие лавки и склады в Нессе стоят закрытые, и даже если их откроют, порядочная торговля здесь раньше чем через месяц не наладится, а он не может болтаться тут столько времени, он и так почти всю зиму в Фораннане проторчал…

Короче, мало было веселого при их пребывании в Нессе, но причина несчастий была столь очевидна, что никто не вспомнил о «женщине на борту». Многим кораблям, на борту которых женщин не было, повезло гораздо меньше.

Они ушли из Нессы, как только Лига разрешила открыть порт. Их выпустили едва ли не самыми первыми — более чем вероятно, что за «Холле» наблюдали и пришли к выводу, что никто на корабле в мятеже не замешан. Некоторые корабли были задержаны, и не миновать было повального обыска. Возможно, Датан оказался прав: единственно, кто останется в выигрыше после событий в Нессе, — это императорский флот, заполучив множество даровых галерников.

Переход в Скель был не столь безмятежен, как из Фораннана, — близ Зеленых скал их застала одна из первых весенних гроз. Но здесь все тот же Датан доказал, что не зря он получает жалованье выше остальных и харчится в капитанской каюте. При первых признаках приближавшейся непогоды он завел корабль в известную ему укромную бухту — правда, Сторверк опасался, что укрываться там будут не только они, и никто не обещает мирное соседство (а Оливер припомнил грозу у Эрдского Вала, горную расселину и разбойников Козодоя). Но ни пиратов, ни купцов-конкурентов в бухте не оказалось. Там они бросили якорь, убрали паруса и простояли почти двое суток. Дождь лепил по переборкам, матросы, свободные от вахты, — а Сторверк и не думал их отменять, — резались в кости, у них, похоже, муть в душе, вызванная недавними происшествиями, уже развеялась, чего нельзя был сказать о капитане. Он временами срывался из-за стола, выметывался на мокрую палубу, смотрел на небо и ругался сквозь зубы. Впрочем, когда дождь прекратился, волны улеглись и задул попутный ветер, Сторверк оживился. Очевидно, в его деятельном мозгу уже зрели новые планы возмещения понесенных убытков — но какие, он пока говорить избегал. Чтобы не сглазить или чтобы сохранить коммерческую тайну.