Я стану Алиеной

Оливер не знал, убил ли он кого-нибудь в этой драке. Его меч уступал оружию команды, и он лишь сегодня, по настоянию Селии, привел его в порядок — впервые за пару месяцев. Но он и не собирался убивать без необходимости. Однако не все здесь думали так, как он. На земле валялось несколько тел, иные — уже без движения. Стало свободнее, и угадывалось, кто здесь главарь, — высокий, черноволосый, изжелта-смуглый, грубо красивый, у веселых девиц он наверняка был кумиром. У него, в отличие от других, имелся меч, и тоже с кривым клинком, но не таким, как у людей Сторверка, — более изогнутым, напоминающим серп, с мощной широкой рукоятью. Он что-то крикнул своим людям — Оливер не понял что, хотя узнал «язык дорог» — воровской жаргон, который слышал в Тримейне. Среди схоларов кое-кто пытался выучить этот язык и даже сочинять на нем стихи, но Оливер к таким любителям не принадлежал. Что ж, и без того можно было понять, что он велит уходить.

Двое или трое грабителей промчались мимо Оливера, он, захваченный внезапным азартом, устремился за ними, обогнал и подрубил мечом колья, на которых сушилась рыбацкая сеть. Колья вместе с сетью рухнули на бегущих, сбив их с ног.

— Славный улов! — заорал кто-то над ухом у Оливера. Он узнал голос Датана. Предоставив ему поступать с «уловом» как заблагорассудится, Оливер обернулся, и ему стало не по себе.

Селия преградила путь главарю и отбивала его удары. Но, подбежав, Оливер осознал, что только этим она и ограничивается. Она легко, словно играя, ставила встречные блоки, отводила выпады, но не делала ни малейшей попытки перейти в нападение. Прежде Оливеру дважды приходилось видеть, как она прилагает усилия, чтобы не убить противника, но тому были причины. Здесь перед ней не фигляр с помоста, за счет которого можно поживиться!

Следя за странными маневрами Селии, Оливер не сразу отметил, что она что-то выкрикнула. Но подскочивший Датан подхватил этот клич, со свистом крутанув свой тесак.

«Гони его на Сторверка!»

Оливер тоже присоединился к ним, и они начали теснить бандита, не причиняя ему при этом вреда. За ними двигались матросы. И лишь когда освещенный догоравшим факелом круг сомкнулся, Оливер понял причину действий Селии. Эта ужасавшая его порой расчетливость, которую никакой запал сражения не в силах отменить… Сторверк уронил свой авторитет перед командой. Теперь он должен восстановить его. На глазах у всех. Возможно, это понимал и сам Сторверк, когда, улыбаясь, вышел в круг. Глянув окрест, Оливер заметил, что вооруженных людей здесь толпится гораздо больше, чем было вначале, но никто не вступает в бой. Это были матросы с соседних кораблей, сбежавшиеся на шум, но поспевшие лишь к развлечению.

Противники сошлись. Они были примерно одинакового роста и телосложения, правда, один был светловолос, другой — темен. И бой, завязавшийся между ними, мог привести к любому исходу. Меч Сторверка был полегче и заточен по выпуклой стороне, оружие его противника — по вогнутой, с такой заточкой далеко не всякий боец мог управляться, и удар его, при надлежащей силе, был страшен. За Сторверка было присутствие его людей, за бандита — мощь отчаяния. Поначалу Оливеру казалось, что, победив, Сторверк может и отпустить побежденного, ведь не причинил же он никакого вреда Вальтарию, но, приглядевшись, увидел, что примерещившаяся ему улыбка Сторверка была на деле гримасой бешенства, и понял — нет. В жизнерадостном негоцианте проглянул его дикий эрдский предок, из тех, что, потеряв руку или ногу, продолжали бой, словно не чувствуя боли, и умирали, изойдя кровью, но вцепившись зубами в глотку врага. Было мгновение, когда бандиту удалось дотянуться до плеча Сторверка, по счастью лишь острием, не лезвием меча, но Родри инстинктивно метнулся на помощь капитану. Сторверк зарычал на него, и Родри шарахнулся в сторону, а в черных масленистых глазах противника промелькнул страх. И это подействовало на Сторверка, как сладкая приманка. Его уже ничто не могло остановить. Удары его сыпались, как удары цепа на току, и рука, отражавшая их, хоть и не выпускала меч, но все больше слабела. Если бы Оливер не был поглощен этим зрелищем, он вспомнил бы рассуждения Вальтария о том, как дерутся северяне, и как — южане. Перед ним было воплощение того, что Вальтарий назвал бы «северной манерой» — напор, ярость, физическая сила.

Южанин, не освоивший того, что Вальтарий назвал «манерой южной», — ловкости, изыска, холодного расчета, — дрался до конца. Но клинок Сторверка полоснул его по шее, он, захлебываясь кровью, сложился, пав на колени, а потом уперся в землю.

Матросы завопили. Сторверк стоял, опустив руки. Плечи его обвисли, выражение бешенства медленно уплывало с лица, мокрого от пота.

Нападавшие потеряли шесть человек убитыми. Те, кто, вероятно, были ранены, бежали. В команде Сторверка многие получили ушибы, ссадины, кое-кто — легкие ранения, и все. Это можно было счесть чудом, если не вспоминать о принятых мерах предосторожности. Сторверк приказал положить убитых в ряд и прикрыть парусиной.