Я спас СССР. Том II

Выслушав целую овацию, я уступаю место Евгению. Один из самых популярных советских поэтов показывает класс – читает, как дышит. Его стихи понятны и доступны любому слушателю. Не зря его поэзию называют эстрадной. Хотя любовь Евтушенко к игре словами и звуками доходит до вычурности – этого тоже нельзя не заметить. А его пафосная риторика иногда попахивает откровенной конъюнктурой. Собственно, Евгений и войдет в историю нашей культуры как уникальный поэт, способный отвечать на любые запросы общества. От прославления Ленина и Сталина в 50-х до антисоветского разворота в 80-х и западноевропейского оппортунизма в 90-х. А сейчас, в середине 60-х, он представляет себя трибуном послесталинского периода и верным последователем Маяковского. Сам не замечая того, что пафосная высокопарность в его стихах зачатую соседствует с откровенным прославлением мещанства. И он вступает этим в жесткое противоречие с позицией самого Маяковского, который как раз мещанство люто ненавидел и презирал.

Первое очарование выступлением Евтушенко спадает. Его заразительный бодрый оптимизм больше не цепляет меня. Он слишком красуется на сцене, и вскоре я понимаю, как мало в его стихах искренности и глубины. Передо мной вроде бы и романтик, но при этом разочаровывающе расчетливый и прагматичный. Конечно, на нынешнее восприятие Евтушенко накладывает отпечаток и весь мой жизненный опыт, и мое послезнание. Я не могу отделить для себя того молодого поэта, что вижу сейчас перед собой, от старого прожженного циника, в которого он превратится на закате своей жизни. А поэтому разочарование постепенно копится, и вскоре я уже перестаю жадно вслушиваться в стихи, раздающиеся со сцены. Нет. Это точно не мой кумир.

* * *

Поэтическое отделение концерта заканчивается, и под бурные овации мы с Евтушенко покидаем сцену. Перемещаемся в зрительный зал, где в первом ряду оставлены два места. Пока идет небольшой перерыв и музыканты расставляют свои инструменты, нас окружают зрители. Евтушенко большой мастер в живом общении с публикой – поэт улыбается, сыплет остротами и вообще испускает вокруг себя флер очарования, под который тут же попадают особы женского пола. Женя просто купается в дамском внимании и восхищении, щедро раздает автографы – явно наслаждается всем этим. Я же держусь намного скромнее, как и положено начинающему автору, и, отвечая на вопросы публики, веду себя не в пример сдержаннее. Аудитория вокруг меня собралась по большей части мужская, оттого и сами вопросы серьезные – почти все они относятся к «Городу». Кто был прототипом главных героев, живы ли они, какова их дальнейшая судьба? Еще раз мысленно даю себе слово позаботиться об Асе.

Наше общение с публикой прерывается с продолжением концерта, вернее с его второй, музыкальной, частью. Молодые ребята из джаз-банда играют с огоньком, задорно, много импровизируют, это настоящее живое выступление. Исполняют они известные современные песни, что-то я слышу впервые – в общем, впечатления остаются приятные. Но… не более того. Не цепляет. Мне трудно восхищаться музыкой, которую слышал по радио все свое детство и которая изрядно приелась еще тогда. Восхищаться песнями времен молодости наших мам и пап, над которыми мы снисходительно, а иногда и зло посмеивались в юности. Оказалось, что в моей второй жизни при суперпамяти есть свои большие минусы – я не могу воспринимать сто раз виденное и слышанное как что-то новое и уж тем более новаторское. Невозможно получить первое, даже самое яркое впечатление дважды. Потому что я уже знаю: на смену этой музыке, этим фильмам, этим спектаклям придут более свежие, интересные и более профессионально сделанные. Сейчас же мне остается только вежливо хлопать.

После концерта большая часть публики расходится, а нас с Евтушенко ведут в офицерскую столовую, которая на время превращена в банкетный зал. Отдельные столики сдвинуты буквой «П», как на свадьбе, и накрыты белыми скатертями. В роли двух свадебных генералов, видимо, выступаем мы с Женей. Он-то, наверное, привык к подобному: застолье для артистов после концерта – вполне привычная практика, – а вот мне как-то неловко. Впрочем, первое смущение быстро проходит. Гагарин знакомит нас со своими товарищами, по очереди представляя их. Я, волнуясь, пожимаю руки Титову, Быковскому и Поповичу, на их кителях, как и у Юры, Звезды Героев Советского Союза… Слышать по радио и телевидению прославленные имена первых космонавтов – это одно, а видеть этих людей рядом с собой, говорить с ними – совсем другое. Ощущения непередаваемые!