Я спас СССР. Том I

Мы молчим.

– Хочешь чаю? – женщина заканчивает писать.

– Да.

Перебираемся на типичную московскую кухоньку в шесть квадратных метров. Глория ставит чайник, падает на стул, устало закрывает глаза. Тихонько работает радио «Маяк». Ведущий рассказывает о беспорядках в Лиме – столице Перу. Футбольный судья не засчитал гол перуанцам в матче против аргентинцев, после чего в столкновениях погибли 135 и получили ранения около 500 человек.

– Какой ужас! – Глория тяжело вздыхает. – Если бы у тебя была возможность предотвратить эту беду, ты бы это сделал?

– Конечно! – убежденно отвечаю я. – Это долг всякого порядочного человека!

Чайник закипает, и журналистка заваривает чай. Английский, крупнолистовой, в пакетиках. Экзотика!

– Молоко, мед? Ах, да, у вас чай с молоком не пьют. Все никак не привыкну.

На столе появляются сушки, пряники.

– Что тебя мучает? Поделись.

Я дую на чай.

– Не могу. – Глория показывает пальцем на люстру, делает жест рукой возле ушей. Ясно, ее слушают. Вид у журналистки совсем грустный, чуть ли не плачет.

– Каждое утро в Африке просыпается антилопа. – Хорошо, что это слово по-английски звучит почти так же, как и по-русски, иначе бы я сел в лужу с притчей. – Она должна бежать быстрее льва, иначе погибнет. Каждое утро в Африке просыпается и лев. Он должен бежать быстрее антилопы, иначе умрет от голода. Не важно, кто ты – антилопа или лев. Когда встает солнце, надо бежать.

– К чему это ты? – Женщина поднимает на меня свои голубые глаза.

– К тому, что, хотя в наших «джунглях» солнце уже село, мне пора бежать.

Глория несмело улыбается.

– Спасибо, ты мне помог. Вот контакты главы нашего корпункта в Москве. – Журналистка дает мне визитку с именем Дика Флетчера. – Отдашь ему фотопленку со своими фотографиями. Он перешлет их в Лондон. А мы пустим интервью с твоим портретом. Фотоателье уже закрыты, а я забыла тебя предупредить…

Женщина провожает меня к двери и у выхода даже приобнимает. Для чопорных англичан, свято блюдущих личное пространство, – это нечто.

Приобнимают меня и на улице. Стоило только мне выйти из подъезда, как взвизгивают шины черной «Волги» и трое коротко стриженных мужчин хватают под руки.

– Комитет госбезопасности! – Один из сотрудников машет передо мной красной корочкой. – В машину!

Меня заталкивают в «Волгу», и она с пробуксовкой срывается с места.

Глава 8

Я свободен от общества не был,
и в итоге прожитого века
нету места в душе моей, где бы
не ступала нога человека.

И. Губерман

– Русин! – от лица Мезенцева можно прикуривать. Он в сопровождении Литвинова вошел в комнату, где я уже три часа безвылазно находился. Даже в туалет не выпустили. Сначала обыскали. Ничего, кроме визитки, не нашли. Потом сотрудник – широкоплечий увалень с простым славянским лицом, явно не смотревший «Огонек», – опросил меня. Кто, что, зачем, откуда визитка… По минутам. Взяли меня сотрудники 7-го управления КГБ. Наружка. Департамент занимается слежкой за дипломатами, иностранными журналистами…

– Я, конечно, приглашал тебя к нам в Дом-2, – тяжело вздохнул Мезенцев, устраиваясь за столом увальня. Тот быстро собрал документы и вышел из кабинета. – Но чтобы так скоро?!

Это он Лубянку называет Дом-2, сообразил я. А что же тогда Дом-1? Я быстро взглянул на Литвинова. Тот только мне, незаметно, подмигнул. Как стоял у входа столбом, так и остался. Не он ли сообщил генералу обо мне? Рискует парень.

– Ну говори, что случилось. Только коротко! Сейчас начнется…

Я рассказываю о Шолохове, ЦДЛ, встрече с Глорией.

– Нет, ну зачем? Кто тебе разрешил давать интервью иностранной журналистке? Это Шолохову все разрешено. Наверху! – Мезенцев назидательно поднимает палец. – Лично Хрущев, так сказать, благословил. А ты кто? За такое разотрут в мелкую лагерную пыль и не заметят.

– Я и разотру. – В кабинете появилось новое действующее лицо. Грузный пожилой мужчина с коротким ежиком седых волос на голове. Одет в зеленый китель с многочисленными наградами. Обращают на себя внимание узкие хитрые глаза на мясистом лице. Явно есть примесь каких-то сибирских народностей.

– Товарищ полковник! – Литвинов вытягивается еще больше, Мезенцев встает, жмет руку:

– Виктор Иванович, приветствую!

– Степан Денисович, какими судьбами к нам? – Полковник надевает очки, разглядывает меня.

– Ваши топтуны сына моего фронтового друга взяли. Английская журналистка пригласила его на интервью к себе. Он поэт.

– И писатель! – я вклиниваюсь в разговор.

– Выйдите, – мужчина кивает нам с Литвиновым на дверь. – Оба.

Мы с Андреем покидаем кабинет. Встаем в коридоре. Я оглядываюсь. Где же тут туалет?

– Кто это пришел? – интересуюсь я у лейтенанта. Литвинова явно потряхивает.

– Полковник Алидин. Возглавляет седьмое управление.

Да… Это фигура в КГБ. Читал про него. Переживет и Семичастного, и Андропова. Бессменный глава всех советских «топтунов». И один из самых кристально честных людей в органах. За все время существования «семерки» в этом управлении не будет ни одного предателя!