Я - Русский офицер!

Ведь он — солдат-Победитель! Он, несмотря на смерть и огонь, прошел весь этот путь, от Курска до Берлина. Он победил и теперь медаль «За отвагу», ордена «Славы», да «Красной звезды», украшали его грудь и приятной тяжестью оттягивали повидавшую виды, выцветшую и посидевшую вместе с ним до белизны солдатскую гимнастерку.

Сашка сидел на ступенях и улыбался, всматриваясь в многочисленную толпу, которая стояла на площади, обступив «Студебеккер». Там, на кузове, напротив Бранденбургских ворот, Лидия Русланова снова пела про «валенки» и, размахивая платочком, дарила улыбки всем оставшимся в живых. А они, солдаты — победители, рукоплескали ее волшебному голосу и были в те минуты, так же счастливы, как и старшина, Сашка по кличке Ферзь.

И пройдет время, и каждый год девятого мая вся благодарная Россия будет вспоминать своих героев грандиозным салютом по всей стране. И на Поклонной горе будут собираться со всей страны, оставшиеся в живых ветераны и, помянув погибших, выпьют свои фронтовые сто граммов. И уже внуки, правнуки этих героев, приколов на грудь развевающиеся на весеннем ветру Георгиевские ленточки солдатской Славы, будут вновь и вновь поздравлять их, настоящих солдат той великой Победы!

В этот миг, Фескин смотрел на красавцев офицеров-летчиков. Он вспомнил своего друга Краснова Валерку и молодого солдатика Ваську Хвылина, который бросился под танк со связкой гранат. Вспомнил и командира штрафной роты капитана — сибиряка Колю Сюткина, в которого прямо на его глазах, попал снаряд из немецкого танка. Вспомнил, как лежала в пыли курской степи его половинка. И в ту минуту, он даже мертвый, все еще продолжал идти в атаку, сжимая в руках противотанковую гранату.

Эти воспоминания тронули сердце Ферзя и он, взглянув в голубое майское небо, заплакал, закрыв ладонями свое лицо. Он плакал никого не стесняясь. Он плакал, то ли от счастья, что остался жив, то ли от горечи утрат. Он, настоящий русский мужик, плакал, и эти слезы, словно святое миро очищали его зачерствелую в боях душу, придавая ей былую чувствительность и любовь.

— Ну что ты, старшина, плачешь? Радоваться надо, Победа же! — сказал голос над его головой, и кто-то по-дружески похлопал его по плечу.

— Сделай доброе дело, милый человек, сфотографируй нас на память с друзьями на фоне этого Рейхстага! — сказал офицер-летчик и протянул Фескину трофейную немецкую «Лейку».

Сашка поставил свой солдатский вещмешок на ступеньки и, взяв в руки фотоаппарат, прильнул к видоискателю. Там, перед исписанными солдатами и изрешеченными пулями и осколками колонн Рейхстага, стояли четыре летчика-офицера. Надраенные хромовые сапоги сияли в лучах майского солнца лаковым глянцем. Шерстяные габардиновые кители украшали ордена, медали и звезды героев Советского Союза. Погоны офицеров-победителей, ярко горели блеском благородного металла и завораживали даже видавшего виды Ферзя.

— Так! Внимание! Улыбаемся, снимаю! — сказал он, и когда летчики, расправив грудь, приготовились, Сашка нажал на кнопку.

Фотоаппарат щелкнул и навсегда запечатлел радостные и счастливые лица победителей на фоне фашистского логова.

Сколько было тогда таких вот фотографий, сделанных в те теплые майские дни на руинах поверженного Берлина… Отделениями, ротами, батальонами они фотографировались, фотографировались и фотографировались на память, и эти фотографии на века становились летописью истории, отражающей радость, счастье и тот победный триумф простого русского солдата. Того солдата, который ценой миллионов жизней погибших в полях великих сражений заслужил настоящую славу и вечное бессмертие.

Сашка на секунду отнял фотоаппарат от своего глаза, и тут же увидел Краснова. Высокий, стройный майор — летчик со звездой Героя на груди, стоял в пол-оборота и курил, всматриваясь куда-то вдаль и абсолютно не видя Сашку прямо перед своим носом.

— Краснов! Краснов! — заорал он сквозь мгновенно накатившие слезы радости.

— Краснов, чертяка, Червонец! — вновь проорал Ферзь, чуть не выпустив из рук чужой фотоаппарат.

Валерка обернулся и, увидев Ферзя, бросил окурок. Он кинулся навстречу Фескину, словно он был не просто друг, а настоящий, родной и его кровный брат. Они обнялись, как настоящие боевые друзья, стоя на ступеньках и, радостно похлопывая друг друга по плечам.

— Ты жив, жив, бродяга!? — говорил Фескин, рассматривая друга.

— Ведь тебя тогда в Свердловске куда-то забрали? Я думал, ты уже червяков кормишь! Я думал, больше никогда не увижу тебя. А ты, вот жив, здоров, да к тому же при медалях и орденах! Валерка!

— А я тоже думал, что тебя нет! Ведь ты же был в штрафбате, и вас всех под Курск направили как раз накануне этой кровавой бойни. А я слышал, там было такое, что даже чертям в аду было страшно! Говорят, даже снаряд в снаряд попадал, а ты, черт побери, выжил, выжил!

— Был, был, но видишь, искупил вину и вернулся в строй. А теперь смотри! Я, как и ты — герой! — сказал Фескин, и отошел на шаг назад.

— Вот, смотри!

На его груди, как и на груди Краснова, сияли золотые знаки воинской доблести и храбрости.