Она очень любила Светлану Владимировну. Ведь Краснова была для неё не просто будущая свекровь, она была настоящей и верной подругой, с которой не надо было делить Валерку и попусту ревновать друг к другу. Светлана была женщиной от Бога. За её природной красотой скрывалась чуткая, ранимая и очень чувственная душа. Её спокойствие и безупречный вкус всегда являлись Ленкиной завистью, и ей всегда хотелось быть похожей на Светлану, а это в свою очередь нравилось Валерке.
— Надо, Валерочка, собрать маме посылку. Ей, наверное, очень много нужно хороших вещей? — спросила Лена. — Я попробую, что-нибудь найти подходящее…
— Не надо, не ищи. После того побега, я кое-что все же забрал из нашего дома. Вот и вышлем.
— Ты не забыл, что через три дня выпускной вечер в школе?
— А как же! Я ведь еще имею радостную новость. Мне пришло предписание из комитета комсомола — убыть в Одессу в летную школу имени Полины Осипенко.
— Так тебя приняли!? — с удивлением спросила Лена.
— Не приняли, а направили! Комиссар Фатеев помог мне. Он после нашего с ним разговора стал почему-то тайно благоволить нашей семье.
— Да, но не забывай, Валерочка, что это все благодаря дяде Моне! Нужно сходить к нему и хоть спасибо сказать.
— Давай сегодня и сходим. Мне в воскресенье, 22 июня, уже необходимо убыть в Одессу. Да и посылку маме отправим с главпочтамта. Я пойду, соберу вещи, а ты оденься и давай приходи к моему дому.
Ленка, счастливая, надела Валеркино любимое черное платье в крупный горох и, перевязав волосы лентой, попудрила свое милое личико.
Ленка была счастлива! На «отлично» окончив школу, она уже имела цель поступить в медицинский институт. Опыт работы с матерью в Красном кресте, был подкреплен благодарственным письмом от главврача Красного креста, и это снимало почти все проблемы с её поступлением.
Валерка, уже полгода снимал комнату на Благовещенской улице, невдалеке от Дома профсоюзов. Оттуда было совсем подать рукой до Ленинской, где по плану и предстояло отблагодарить дядю Моню добрым словом за его чуткость и доброту.
Валерка стоял на улице, держа в руках большой узел. В нем лежали те вещи, которые он должен был отправить матери.
— Ждешь? — спросила Лена, подойдя к своему кавалеру.
— Жду! Куда я без тебя? Мы ведь теперь на всю жизнь вместе, — сказал Краснов влюбленно, расплываясь в улыбке.
Лена взяла своего Краснова под ручку, и они пошли к дяде Моне.
Уже через несколько минут, их взору предстала следующая картина. Старый еврей-сапожник Моня Блюм грузил в «полуторку» свои вещи. Соседи по дому собрались во дворе, с интересом наблюдая, как еврей Блюм, поспешно выносит и, не укладывая, прямо так бросает свои жалкие пожитки в кузов. Нехитрый домашний скарб был уложен и дядя Моня сел передохнуть на подножку ободранного «АМО».
Со слезами на глазах и скорбным серым лицом, он напоследок закурил свою трубку. Как-никак, он был человек, и ему было жаль покидать насиженное место. Чувство какой-то тревоги, какого-то животного страха, все последние дни терзали душу дяди Мони. И в один из дней, сердце его, не выдержав такой тревоги, все же дрогнуло. Да еще, вдобавок кошмарные сновидения каждую ночь поднимали его в холодном поту и он, измотавшись от своего психического недуга, принял решение — бежать, бежать прочь, подальше, на Волгу, куда, по его мнению, враг дойти не мог.
— Здравствуйте, дядя Моня, — сказал Краснов, подойдя к машине с улыбкой.
Блюм, посмотрел на него каким-то скорбным и отрешенным взглядом и сквозь покинувшие его душевные силы, сказал:
— А, Валеричка, вы опять ко мне со своей барышней?
— Как видите… Мы, дядя Моня, решили через год пожениться, — сказал Валерка, желая похвастаться перед стариком за свою любовь.
— Так вы пришли за моим благословением!? Старый еврей, Моня Блюм, не может благословить вас! Старый еврей, Моня Блюм, бежит, словно крыса с тонущего корабля! — сказал еврей, глядя снизу вверх на Краснова заплаканными глазами.
— Что же случилось? — спросил Валерка, перепугавшись Мониным видом.
— О, Валеричка, вы еще ничего не знаете! Какой вы еще наивный мальчик! Эти фашисты собрали на границе с СССР пятьдесят отборных дивизий. С такой силищей они за неделю дойдут до Смоленска. Так вот, старый еврей, Моня Блюм, решил бежать отсюда. У меня в Саратове есть родственники, вот мы туда и поедем. Уж больно мне не хочется видеть фашистские рожи на улицах моего любимого Смоленска.
— Вы меня, дядя Моня, рассмешили. На нашей границе, ведь тоже войск стоит не меньше! Немец о наших бравых солдат сломает свои зубы, и мы попрем его прямым ходом в его Германию, до самого Берлина.
— Как вы, Валеричка, еще наивны, мой юный друг! Как вы еще наивны! Ваши слова, да Богу бы в самое ухо! — сказал Моня, глубоко вздыхая.
— А вы не боитесь, дядя Моня, что чекисты посчитают, что вы паникер? — спросил Валерка, решив слегка поиздеваться над испуганным сапожником.
— О, Валеричка, не надо в этом доме говорить о чекистах! Это благодаря моим волшебным рукам и их хромовым сапогам, старый еврей Моня Блюм еще на свободе.
— А я хотел сказать вам огромное спасибо! — сказал Краснов.