Я – Распутин

Да… просто тут относятся к детской смертности. Дай бог, один из трех доживает до подросткового возраста.

Семейная пара оказалась из Поволжья. Мужа звали Федотом. Жену – Авдотьей. Голод, говорят, страшный был, да не в одной губернии, ели лебеду, крапиву… «Житья никакого не стало, – заключил Федот. – Снялись и пошли по белому свету, так и ходим, почитай, пятнадцать лет без малого». Пятнадцать лет! Это их, значит, в великий голод 1891–1893 годов зацепило, помню, изучали на факультете. Катастрофа была настоящая, впервые дело до иностранной помощи дошло.

– Вот что… В красный угол я иконы найду. А эту… – я посмотрел на Богоматерь. – Повесьте на стену дома, что глядит на улицу, над входом. Пущай плотник сделает доминку малую под икону да место для лампадки.

– Так даже лучше… – покивал Федот. – Идет человек по улице и видит, что тута люди Божьи живут.

* * *

Оставил личный состав обживаться под надзором капитана с боцманом, а сам к портному, примерка же. Тот встретил радостный и назвал по имени. Вот те раз, я же ему не представлялся? Оказалось, вчера следом за мной пришли двое, спросили, тут ли Григорий Ефимович обшивается, портной по имени не знал, но ему описали внешность. Как убедились – заказали себе по костюму.

Вот тут я удивился. Если без заказа, то понятно, шпики, скорее всего, дворцовой полиции. А коли денег потратили… Это что же, у меня тайные поклонники есть?

А портной вился вокруг меня, подкалывал сметанный на живую нитку крой булавками и закидывал вопросами. А какой рукав, а какой длины, а насколько высокий воротничок… А я знаю?

– Ты портной, ты и думай. Я те нарисовал что хотел.

– Тогда последний вопрос – застежку какую делать? Крючки, пуговицы плоские, пуговицы шариком?

Может, эти, как их, со смешным названием, клеванты, во! Не, слишком на китайскую куртку похоже получается. У Нео пуговицы мелкие, за них крест цеплять будет…

– Делай на крючках.

– На одних крючках не получится, расстегиваться будет.

– Значит, подогни крючки-то, чтобы петелька не соскакивала.

Пора, пора изобретать молнию и что там еще – скрепку, кнопку и промежуточный патрон с командирской башенкой. Ладно, шутки в сторону, нужен крест. Большой, серебряный, на цепи. Надо напрячься и вспомнить занятия по истории религии, нам вроде рассказывали. Называется он наперсным, носят его иереи… стоп, а не сожрут ли меня феофаны-антонии, если я крест не по чину сделаю? Может, не серебро? Точно, резной, дубовый! И красиво, и без гордыни.

– Завтра пополудни все будет готово.

– Оба?

– Нет-с, оба никак не успеть, первый покамест.

Хм, а если за мной к нему клиенты потянутся, то он раскрутится, и неслабо.

– Ты вот что, бери подмастерья.

– Пока никак невозможно, – замялся портной.

– Бери-бери, не прогадаешь, обещаю. Будут еще заказы. И вот, запиши нумер.

– Телефон? – удивился мастер.

– Он самый. И адрес тако ж – дом Стольникова, бывший Василия Козлова, где винная лавка была. Чую, много туда придется одежки носить.

Не могу сказать, что он прямо вот так поверил, но огонек надежды в глазах загорелся.

* * *

Вернулся на Обводный… вот это муравейник! Акинфич уже пригнал подводы со складов, и мужики таскали в дом имущество, не отставали и бабы. И все веселые такие, видно, до этой минуты сомневались. И то – привел в пустой дом, живите, люди добрые, наслаждайтесь. А сейчас вон, кровати тащат, дрова разгружают, шепелявая гонит занавески шить, все при деле. Такими темпами день-два и обживут дом.

Мой этаж обживали еще быстрее. Капитан где-то купил резные лавки в старорусском стиле, на пол приемной кинул медвежьи шкуры. Уже стояли столы и стулья для секретаря, в кабинете тоже все было устроено – слева телефон, справа телеграфный аппарат, выдает бегущую ленту от Санкт-Петербургского агентства. Дал команду кроме письменного стола поставить стол для совещаний, повесить карту мира на стене. Раздобыть портреты царской семьи, пока хоть из «Нивы» вырезать. Будем вживаться в роль «правильного, системного» человека. Самовар еще нужен. Сейчас все большие дела делаются либо за стопкой беленькой, либо под чай.

– Батюшка, Григорий Ефимович! – крикнули снизу в пролет лестницы. – Тут до вас из полиции!

Кого это еще принесло? Или по ограблению?

– Проси сюда! – гаркнул в ответ, усаживаясь за стол.

По ступенькам поднялся полицейский с толстой прошнурованной тетрадью под мышкой, в шинели, фуражке, при шашке.

– Ты тут за старшего? – начал он в простоте.

Я откинулся на стуле, забарабанил пальцами по столешнице, выдерживая паузу.

– Я. А ты кто таков будешь? – отплатил я той же монетой.

Он чуть не поперхнулся и встопорщил тараканьи усы.

– Околоточный надзиратель Арефьев! А ну, покажь паспорт!

– Это можно. Да ты садись, садись, в ногах правды нет.

От взрыва спас капитан, вовремя переключил внимание на себя, помог служителю закона скинуть шинель, пододвинул стул. Я, пользуясь тем, что они заняты, успел вложить царскую записку в паспортную книжку и протянул полицейскому. Тот даром что не вырвал ее, взгромоздился на стул и принялся листать.