Я Распутин

А вот по свободе совести, декларированной все тем же Манифестом, я малость оттоптался и прямо написал, что основа государства — триединый русский народ, исповедующий православие и что именно его интересы должны учитываться в первую голову. При полном праве на свободное исповедание других религий. Написал и про постепенную отмену черты оседлости и других ограничений, в первую очередь в Сибири и на Дальнем Востоке — евреи ребята умные, пусть там карьеры делают, поднимают гигантские пространства.

И призывал христиан всех конфессий ко вступлению в партию, обещал блюсти в политике заповеди Божьи — не лжесвидетельствовать и прочее. Мало того, внес пункт о том, что ежели иноверец разделяет наши политические цели, то его можно принимать в «сочувствующие», пусть будет такая лазеечка.

А вот стремление партии к установлению в России патриаршества почему-то вызвало самый громкий взрыв эмоций.

Даже не дав мне дочитать программу, журналисты начали выкрикивать вопросы. Перебивали друг друга, чуть даже не подрались — пришлось вмешаться Евстолию.

— Но как? — во внезапно возникшей паузе раздался громкий вопрос пожилого, лысого как бильярдный шар, репортера — Как простому крестьянину из села Покровское удалось написать столь сложную программу, да еще заручится поддержкой двора??

— Писал не я один — мне помогали наши законники — я кивнул на сидящих рядом Варженевского и Щекина, которые конечно, ни сном, ни духом, но старательно пучили глаза и кивали. Взял их для массовки.

Опять поднялся гвалт, наконец, слово вытребовал один из молодых журналистов «Слова»:

— Как отнесутся при дворе к идеям всеобщего избирательного права, патриаршества…

Я тяжело вздохнул — ничего хорошего от своей эскапады я не ожидал. Кто же любит делиться властью?

— Буду молить Помазанника о даровании народу свобод. Попустить надо вожжи то, а то постромки порвутся…

Пресс-конференция длилась час, после окончания я позвал журналистскую братию откушать «чего Бог послал». Так сказать, фуршет «на ногах». В этот раз высшие силы послали «акулам пера» красную и черную икру, сыры, пироги с разной начинкой, ну и разумеется, выпивку — шампанское, водка, вино…

* * *

Прессу я получил отличную — с десяток газет написало о новой партии, «Слово» так и вовсе всю передовицу посвятило анализу программы.

Но к моему удивлению, двор моей программой не заинтересовался. От слова вообще. Николай опять укатил стрелять зубров, Аликс занималась сватовством фрейлины — устроила целый смотр женихов, в Царское зачастили гвардейские офицеры. Вырубова смотрела на меня коровьими глазами — но я пока ей ничем помочь не мог.

Единственный короткий разговор у меня состоялся с Марией Федоровной, да и то, мимоходом, пока я показывал ей, как одевать новомодный воротник «от Распутина». И это было скорее «прощупывание». Вдовствующую императрицу интересовало стоят ли за мной какие-либо силы, особенно зарубежные, и как только она поняла, что нет — сразу потеряла интерес.

Зато возбудились в Зимнем. Не успел я вернуться из Царского, как меня звонком дернули к Столыпину.

На столе в кабинете у него лежала открытая брошюра, что мы раздали в конце прессухи журналистам. Так сказать на память. Она была вся исчеркана красным карандашом.

— Кто за тобой стоит?! Рябушинский? Бахрушины? Нет, это наверное Морозовы…

Лицо Столыпина покраснело, усы вздыбились.

— Никто за мной не стоит — отмахнулся я — Но умных людей поспрашивал, записал за ними.

— Это кого же?! Гришка, не ври мне — премьер угрожающе ткнул пером. Капля чернил сорвалась вниз, поставила жирную кляксу на документах.

— У Гучкова был, а також у Павла Николаевича Милюкова. Вот головы так головы! Нанял стряпчих хороших, они расписали идеи вширь и вглубь.

— От такого вширя монархии падают!

— Упаси Господи, Петр Аркадьевич — перекрестился я — Токмо все для пользы Помазанника. И твоей тоже!

— Это как же понимать?

— А так! Ежели будет Конституция, да премьер выбираться Думой — то кто будет страной управлять?

— А Помазанника куда?

— Да зачем ему нести грехи то за дела правительства? Пущай молится за весь русский народ, правит, да не управляет.

— Как в Англии хочешь?

— Не ведаю, что там творится, но может Бог даст, съезжу, узнаю. А сейчас вижу, что будь сильная Дума в стране, да вместе с кадетами и октябристами — любого в бараний рог согнем. Особенно если объединиться. Тебе же легче работать будет.

— Вот куда тебя понесло… — Столыпин откинулся в кресле, покачал головой — Да ты вольнодумец похуже наших революционеров. Хочешь все переустроить в России, патриарха ему подавай…

Премьер задумался.

— Но в объединении центристов что-то есть — Столыпин покивал сам себе, дернул за ус.

Дверь распахнулась, в кабинет даже не вошла, а почти вбежала Ольга Борисовна.

— Петя, аппарат привезли!

Я сидел в дальнем конце стола, жена Столыпина меня сразу не заметила.

— Господин Калмейер лично приехал устанавливать! Будет делать операцию. Ой, Григорий Ефимович!

Я встал, приобнял опешевшую Нейдгардт.

— Поздорову ли, матушка?