Я Распутин

— Это народ вас выродил, выучил, недоедал, чтобы вы учеными смогли стать. Должны вы ему, Владимир Иванович! Ой, как должны!

Уже пошли пригороды Москвы, я увидел, что Вернадский растерялся.

— Что же делать?

— Идите ко мне в партию. Небесная Россия. Сам царь добро дал на нее.

— Его Императорское Величество?

— Так и есть. И со Столыпиным у меня по-хорошему все. Вот увидите какие дела закрутим вместе. Заодно и должок народу отдадите. Все ради него затевается!

Галантерейщик и кардинал — это сила! В моем случае крестьянин и профессор. А если без шуток — Вернадский мне был нужен. Глядишь умеренную интеллигенцию в партию за собой притащит. Придаст «небесникам» вес и авторитет.

— Хорошо, я подумаю — кивнул академик — Человек вы очень своеобычный. Может что-то и получится. Думаю, надо вам для начала встречу с моими коллегами устроить.

— А устройте, Владимир Иванович. Мне шибко интересно, что умные люди думают.

Паровоз издал громкий гудок, я увидел начало перона. Мы обменялись с академиком контактами и я понял, что Москва меня встречает вполне хорошо. Успех надо было закрепить.

Глава 16

Московские иоанниты встретили меня настороженно, о событиях в Питере они уже знали, а тут сама новая метла приехала. Потому я сразу разгон учинять не стал, хотя было за что — портреты Иоанна Кронштадтского так и висели в красных углах наравне с образами.

Выслушал старших, раздал привезенную с собой литературу — программу «небесной России», газету «Слово», нечто вроде методички по устройству общины, которую мне накорябали капитан и Мефодий Акинфич, а Елена привела в удобочитаемый вид.

В груди приятно защемило. Лена, Лена… Эсерка оказалась на деле весьма свободных взглядов. Стоило Лохтиной отъехать на крещение к родственникам, девушка ничтоже сумняшеся, запрыгнула ко мне в постель. Зашла в кабинет по какой-то надобности, сама заперла дверь.

Чулок, корсета под платьем уже не было — подготовилась!

— А как же Андрей? — заикнулся я, поднимая ей подол и целуя в шею.

— Мальчишка, — хрипло ответила Елена.

* * *

В Москве я назначил ответственных, озадачил — сам общинный дом вычистить-выскоблить, и разослать по городу людей, присмотреть, где можно организовать приют. Сам же сел за московские газеты, посмотреть, чем город живет.

Фельетоны про рождественское и святочное обжорство до чеховских высот не дотягивали, светская хроника меня интересовала мало, но вот в позавчерашнем сытинском «Новом слове» обнаружилась заметка о приезде в город графа Толстого. Того самого, бородатого-сапогатого.

А за Львом Николаевичем, насколько я помнил, целое движение числилось, его именем названное — толстовцы. И его последователи по всей стране создавали колонии или, как их еще называли, культурные скиты. Рядом с Москвой вроде должна такая быть… или рядом с Тверью, не помню. Много их было, все потом под каток репрессий попали при советской власти. Что любопытно — не только в России были у графа сторонники, а по всему свету, вслед за мировой литературной славой. Вон, даже Махатма Ганди начинал, как толстовец, а потом развил идею ненасилия до сатьяграхи.

А еще за Толстым пошла крупная секта, духовники или молокане… Давно читал про них и мельком, точно не помню. Вроде они потом все скопом в Канаду переселились.

Принципы толстовства в целом к моим идеям подходят, разве что с непротивлением и вегетарианством надо подумать. Я, положим, понимаю потенциал непротивления, Ганди-то колониальный режим в Индии свалил ненасильственными методами, но вот поймут ли остальные? Примут, не примут? А вот к «я веган!» относился плохо, хотя в теле Распутина мяса почти не ел, предпочитая рыбу. Возможно, это из-за того, что все известные мне веганы довольно бесцеремонно навязывали свои убеждения. Если здесь такие же — нафиг-нафиг. А вот всеобщая любовь и нравственное совершенствование и у нас в программе записаны, а то же толстовское «опрощение» это, по сути, более моральный вариант дауншифтинга.

Так что граф это не только всемирно известный писатель, но и пять-шесть килограммов легкоусвояемого… то есть, серьезный ресурс, даже если толстовцы станут не участниками «Небесной России», а хотя бы союзниками. А значит — срочно нужно идти и говорить с дедушкой, Толстому-то уже под восемьдесят, сколько ему жизни осталось?

Я свернул газеты и быстренько набросал тезисы, которые посчитал нужными обсудить со Львом Николаевичем. Еще раз окинул хозяйским взором суету в общинном доме, шикнул на сунувшихся было ко мне двух мужичков, оделся и вышел на улицу.

Извозчик сыскался сразу, на углу — сидел на козлах саней, запряженных меланхоличной лошадью, хрупавшей овес из надетой на морду торбы. Судя по справному зипуну и аккуратной барашковой шапке, он был не из «ванек», а работал круглогодично.

— В Хамовнический переулок сколько?

Автомедон оценил мой прикид и уверенно заявил:

— Полтинник.