Я проснулась в Риме

– Нет, поехать не смогу. Это невозможно. А звонить иногда… Почему и нет? Может, помощь какая нужна? Ты не думай, что я про квартиру. Сама не знаю, зачем Юльке позвонила. Любка сама должна из этой ситуации выпутываться. Что-то я проглядела в этой жизни, пора просыпаться. Мало толстых людей, что ли?

Леля взяла трубку сама, причем достаточно быстро. Лариса не ожидала, думала, у нее есть время подготовиться. Попыталась что-то сказать, сразу закашлялась.

– Лариса? – тихо отозвались на том конце.

– Я. Как ты поняла?

– А я все время жду твоего звонка. И голос у тебя особенный, с хрипотцой. У Юли совсем другой.

– У Любки мой голос.

– Как все-таки интересно, что ты назвала ее Любой.

– А когда она родилась, я поняла, что та Люба любила меня больше всех. Мать, наверное, тоже любила, только по-своему, да и не очень здорова была. Как могла, короче, так и любила. Хочешь расскажу, как она умерла? Я эти воспоминания попыталась от себя поганой метлой гнать. Мать ко мне в Тульскую область приехала. Я там в деревенской больнице работала. Напилась она сильно, и я ее в доме на ключ закрыла, срочно к больному вызвали. А что мне оставалось делать? Как она на тот нож напоролась, не знаю. Я ее уже мертвой нашла. Со стороны можно было подумать, что это я ее укокошила. И, главное, люди бы меня поняли. Такую жизнь она мне организовала, ни приведи господь. Мой муж меня тогда и поддержал, и выручил, всем сказал, что вместе мы вошли и увидели. Долго меня еще от той истории колотило. Сначала от того, что в колонию могла загреметь, потом, что мать для меня зашифровала в такой своей ужасной смерти. Все разгадывала, разгадывала, пока не поняла, а ничего никто не хотел сказать. Просто так случилось. И не надо ни о чем думать. Надо просто жить честно и счастливо. Никто не виноват. И жизнь полосатая, и у всех непросто. Вот и тебя я тогда так обидела. До сих пор мурашки по коже от той нашей встречи.

– И я тогда переживала. И страшно за тебя было, как жить с такими оголенными нервами будешь? И не понимала, чем могу помочь…

– Прошлое дело. Может, к нам на Новый год приедешь? Юлька все организует. Сколько лет мы не виделись?

– Тридцать семь. Достаточный срок, чтобы друг друга не узнать. Нет, куда мне. Невозможно. А ты? – спросила осторожно, прощупывая.

– Не смогу в тот дом войти. Пока что. И ты только не подумай, что из-за квартиры я. Она ни мне, ни девкам моим не нужна. Моей семье она счастья не принесла. Так и не будем судьбу испытывать.

– Да брось ты. Просто воспоминания у тебя о ней тяжелые. Сама посуди, тебя ведь там любили.

Они долго говорили. Говорили, как родные люди, у которых не было долгих лет молчания. Шутили, смеялись, вспоминали о важных и глупых мелочах. Лариса наконец-то выдохнула. Упал тяжелый груз.

– К тебе девицы собираются.

– Отпускаешь Любу?

– Ты уж там не удивляйся. Она, судя по всему, копия бабка. Честно скажу тебе, боялась твоей реакции, боялась их расспросов, твоих ответов. И боялась, и ревновала. А ну как переметнутся девки мои. Я ведь матерью всегда жесткой была. Это отец у нас добрый полицейский. Я – злой.

– Не мои тайны. Не мне их и раскрывать.

– Понимаешь, у меня отец вроде как герой войны. Без вести пропал.

– Понимаю. А про меня что рассказывала? Юля ведь за столько лет ни разу толком ни о чем не спросила. Но в какой-то момент этот вопрос встанет.

– Культурная она у нас. Это да. А у меня ответ один: «Не вашего ума дело». Может, он грубоватый. Но действенный. Юлька маленькая была, как-то в клинику ко мне случайно забрела. Ключи, что ли, дома забыла. Я на нее так гаркнула, она, по-моему, до сих пор этот момент в голове прокручивает. Так что ты – семейная тайна. И, если честно, я пока не готова что-то менять. Знаю, что придется. Но, если можно, не сейчас.

= 48 =

В такси было жарко.

– Товарищ, чего у вас такая жарища?

– У меня, барышня, тепло. Это разные вещи, а вас греет, видимо, любовь. Или широкая душа.

– Какая душа? Чего несешь? И мужа я выгнала только что.

– Так давай я тебя каждый день катать буду? Хочешь? Я твой адрес запомню.

– Нет уж, накатались. Я окошко приоткрою.

– Смотри, чтоб товарку твою не продуло.

– Меня скорее продует. Она у нас закаленная. Вот, Юлька, все же сила спартанского воспитания. Я все детство по санаториям, болею, не переставая, а ты с отцом в холодном море плескалась, спали только что не на полу. И вот тебе пожалуйста. Ну! Чего ты молчишь все время? Может, еще позвонит.

– Куда он позвонит? Сказали же, улетел.

– Может, наврали?

– Ой, Любка, к чему им врать?

– Из зависти!

– Нет, чувствую, что так и есть. Ну и пусть. Нам еще только итальянцев не хватало.

– Вот и правильно. Ну их всех к чертовой матери!

– Девушки, в машине прошу не выражаться.

– А кто выражается? И вы не подслушивайте. Мне кажется, еды мы много купили. Давай все отдавать не будем. Скажем, а это мы себе. Просто домой не с руки заезжать было.

– Люб, как тебе не стыдно. Первый раз туда едешь.

– Как-то мне все равно не по себе. Я с инвалидами никогда не общалась.

– Она и не инвалид. Просто в кресле ездит. С ней очень интересно, вот увидишь. А потом, мать же просила.