Я проснулась в Риме

Лариса очень хорошо помнила день, когда отец вернулся с фронта. И хоть галстука на нем не было, она сразу поняла, что это был он. По тому, как кинулась к нему и разрыдалась Люба, как натянулась как струна и замерла мать. Люба все причитала про отца, что вот не уберегли. Просто лег и не проснулся. И все говорила про Варю, что без нее бы не справились. И Ларису пододвигала к отцу. Человек в очках был совершенно чужим. Было понятно, что радость, что нужно его сейчас обнять и, наверное, тоже заплакать, но почему-то в голове крутилась только одна мысль. А вот интересно, если бы дедушка тогда свою газету убрал, наверное, у него было точно такое же лицо. Мать, опустив голову, стояла рядом, отец сам подошел к ней, поднял ее голову и срывающимся голосом произнес:

– Спасибо за все. – А потом крепко к себе прижал. И тогда уже заплакали все, включая Ларису.

Римская кухня

= 33 =

В такую рань вставать в субботу совсем не хотелось. Но куда деваться? Юля ехала на метро в центр Москвы и думала, зачем ей эта вся итальянская кухня? Вечеринка уже прошла, готовить она не любила, у Марко есть подружка. Но она не умела отказывать, это ее слабое место. Можно же было сказать: «Знаешь, Марко, хороший ты парень, но устройство твоей кухни вместе с поварешками и поварихами мне до фени. Если тебе интересна лично я, так я с тобой встречусь. Но чистить картошку, да еще и в субботу ранним утром мне совсем не улыбается».

Накануне Марко позвонил, коротко рассказал, чтобы она взяла сменную обувь, пришла в чистой футболке, а длинные волосы замотала в пучок.

Видимо, по прошлым разам он усомнился в чистоте ее одежды. Уже на подъезде к ресторану возникла мысль: вдруг это платно? Чего он так старается? Этого еще не хватало. Юля пыталась настроиться на положительное. Ну, все равно уже встала, уже едет, в конце концов, интересно же посмотреть кухню изнутри. Никого не пускают, а ее пригласили. Так, занимаясь аутотренингом, Юля доплелась до места.

– Чао! – Марко расцеловал Юлю в обе щеки. – Кариссима! Моя дорогая! Знаешь, что говорит Джина Лоллобриджида о своей карьере в кино? Что это ошибка. Вообще-то она художник и скульптор. То есть все знают, что она актриса, и только она – нет. Ошибка.

Марко смотрел, как Юля снимает дубленку и шапку, меняет сапоги на туфли без каблука, и опять читал ей лекцию об итальянском кино. Кстати, помощь свою в переодевании галантно не предложил. Пальто снять не помог, не забрал. Ну, может, у них не принято. Юля, пока еще не проснувшаяся, попыталась улыбнуться:

– Ясно.

– Ты не знаешь Лоллобриджиду?

– Почему, знаю.

– Она тебе не нравится.

– Нравится. А на нее я тоже похожа?

– Нет, почему? Просто мне показалось, что тебе про кино интересно. И потом… – Марко смешно растягивал второе «о», повышая при этом тон голоса. – Это метафора. Ты занимаешься не своим делом.

– Откуда ты знаешь, чем я занимаюсь? – Юля слегка напряглась. Что это? Почему он ее все время провоцирует? Может, он – шпион? Сейчас начнет выпытывать, куда они комплектующие продают! А с другой стороны, ну кому они нужны?

– Я не знаю, чем ты занимаешься конкретно. Да какая разница? Но ты сидишь, что-то пишешь, куда-то звонишь. Я так это вижу. А ты прекрасно умеешь организовать праздник. Все сделать красиво и душевно. И еще атмосфера. Ты создаешь атмосферу. А это редкость. Мало кто может. Ваш директор Грязев мне показал эти бумажки с рисунками.

– А, стенгазеты.

– Да! На стенках! Да! Это очень смешно!

– Спасибо, мне тоже нравится. Но только за это не платят.

– Это странно. Это мне непонятно. Нужно заниматься тем, что приносит радость и удовлетворение. И деньги. Да. Деньги – это в первую очередь.

– Знаешь, Марко, моя работа мне приносит большое удовлетворение. Во всяком случае, два раза в месяц, когда я получаю зарплату. Радость, наверное, не приносит, ты прав. Поэтому я ее немножко себе добавляю сама.

– Капито! Понял. Хорошо. Ладно. Сейчас я тебе покажу, когда и радость, и удовлетворение. Да, так бывает. Собственно, я затем тебя и позвал. И люди, которые у меня работают, они очень любят эту работу. Это для меня важно.

Марко выдал Юле белый китель и маленькую шапочку со словами:

– У нас все по нормам.

Как же смешно было слышать от итальянца наши русские термины.

Последний раз на общественной кухне Юля был пионеркой в детском лагере. В памяти остались грязь и запах скисшей капусты. Где-то раз в три дня в порядке живой очереди каждый пионер был обязан чистить картошку. Эта картошка вроде как была уже почищена чудо-автоматом. Картошка после такого автомата была слегка фиолетового цвета, но это никому не мешало. Автомат же не мог удалять глазки, вот этим и занимались отдыхающие пионеры – удаляли глазки. Они сидели на перевернутых ящиках по трое-четверо и неторопливо маленькими ножиками ковыряли картофелины.

– Зачем столько много картошки?

– А суп? А пюре? Вы, между прочим, едите три раза в день.

– Мы будем есть реже.

Те воспоминания давили и по сей день и вызывали только содрогание.