Я прошел две войны!

На двух повозках вповалку лежали мои погибшие и тяжело раненные товарищи. Еще несколько человек несли на самодельных носилках. Я много чего насмотрелся на Финской войне, но эти повозки с телами навсегда врезались в мою память.

Убитых было одиннадцать человек, восемь – тяжело ранены. Самое разумное было похоронить погибших, но я не решался это сделать. Получалось вроде того, что я заметаю следы неудачного боя, который не сумел толком провести. Километров через пять, когда остановились на привал, лейтенант Дейнека сказал мне:

– Лошади едва плетутся, и люди вымотаны. Надо похоронить ребят.

Земля в лесу была влажная. За час мы вырыли яму, опустили в нее тела погибших (еще один боец умер от ран) и, постояв над обложенным хвойными ветками бугорком, двинулись дальше. Сделав крюк, чтобы не навести на наш след погоню, через несколько часов мы вернулись в расположение полка.

Нас встречали каким-то недобрым молчанием. Во всяком случае, так мне показалось.

– Докладывай, Василий Николаевич, – коротко кивнул мне полковник Усольцев.

– В ходе боя с механизированной немецкой группой погибли двенадцать бойцов. Семь – тяжело ранены, еще несколько товарищей получили менее серьезные ранения и контузии, им требуется медицинская помощь.

– Ты врач или командир? – вмешался майор Козырев. – Каковы результаты боя?

– Подбили и сожгли бронетранспортер, три грузовых автомашины и два мотоцикла. Убиты около двадцати немецких солдат и один офицер. В числе трофеев захвачен пулемет МГ-34, пять автоматов и тысячи полторы патронов к ним.

Я сделал паузу, хотел добавить что-то еще, но меня качнуло, и я с трудом устоял на ногах – сказывалась контузия от близкого взрыва гранаты.

– Ранен, Василий? – спросил Усольцев.

– Нет. Гранатой слегка оглушило.

– Разрешите доложить, товарищ полковник? – козырнул Валентин Дейнека.

– Докладывай.

– В ходе боя не меньше семи-восьми немцев получили ранения. Гранатами разбили два пулемета. Захватили часть документов убитых фрицев, десятка три гранат, индивидуальные медицинские пакеты.

– А что, неплохо команда Гладкова сработала, – обернулся к начальнику штаба Усольцев. – Шесть единиц техники сожгли, два десятка фрицев уничтожили. Трофеи жидковатые захватили, но бой, судя по всему, тяжелый был.

Я молча кивнул в ответ, подтверждая, что бой действительно был нелегкий.

– Двенадцать павших товарищей похоронили как положено, – сказал я. – Донести не сумели, раненых много.

Я ожидал, что мне выговорят за немалые потери, но Усольцев и Козырев промолчали. Главное, врагу нанесен реальный урон, да еще пулемет трофейный захватили.

Комбат Крайнюк, возглавлявший другую группу, действовал более осторожно. Его бойцы уничтожили два грузовика и около десятка немцев. В бою потерь не понесли, но на обратном пути были обстреляны самолетом-разведчиком «Хеншель-126».

Двухместный «хеншель» на малом ходу перехватил группу, сбросил несколько осколочных бомб и открыл огонь из двух скорострельных пулеметов. Погибли шестеро бойцов и молодой лейтенант, командир взвода.

Дорого обходились нам эти вылазки и удары по врагу. Хорошо организованные немецкие части не только быстро продвигались вперед, но и старательно охраняли свой тыл.

В общей сложности мы выходили из окружения двадцать шесть дней. Много таких подразделений (батальонов, полков, просто разрозненных групп) упорно пробивались в тот период на соединение с нашими отступавшими частями.

Больше всего страдали раненые, которым мы не могли при всем желании оказать нормальную медицинскую помощь. Если бы не наш хирург, многие из них бы не выжили. В распоряжении капитана и его небольшой санитарной команды имелось лишь немного бинтов, зеленки, йода, еще некоторые самые простые медикаменты. Самогон или спирт служил обезболивающим средством, им обеззараживали раны, когда кончался йод.

Каждый раз, когда очередная группа отправлялась на боевое задание или в село за продовольствием, Усольцев напоминал:

– Медикаменты… обязательно ищите медикаменты и перевязочный материал.

Что больше всего врезалось в память за эти четыре неполных недели выхода из окружения.

Однажды я увидел наших пленных. Несколько сот человек брели по дороге колонной по шесть человек в ряд. Подходил к концу август, было еще жарко, но большинство красноармейцев шли в шинелях, без поясов, зачастую распахнутых, без знаков различия. Обмотки многие сняли, они висели на плечах. Пилотки, буденовки, даже зимние шапки со следами от звездочек.

А вышитые на буденовках крупные звезды остались, и конвоиры не обращали на них внимания. Некоторые бойцы несли за спинами вещмешки, другие – сумки из-под противогазов, но каждый нес котелок или литровую консервную банку с проволочными дужками.

Бряцание сотен котелков, банок и шарканье подошв разносились вдоль дороги. Люди шли молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Конвоиров было немного. Думаю, не больше тридцати-сорока человек на колонну, насчитывающую около тысячи пленных.

Позади колонны следовали несколько повозок, в которых сидели конвоиры, а также раненые или обессилевшие бойцы.