Я прошел две войны!

Рота была вооружена неплохо: два станковых «максима» и пять ручных пулеметов Дегтярева. Ни одного автомата в полку я не видел, но отсутствие их компенсировалось довольно большим количеством пулеметов (по штату – 58 «максимов» и 80 «Дегтяревых»).

В батальоне нас, молодых лейтенантов, встретили тепло. Мы с Гришей Чередником получили личное оружие, пистолеты ТТ, плащ-палатки, кое-какие бытовые мелочи. Жили мы в палатках и с первого же дня активно включились в службу. Мой взвод насчитывал около 50 человек, в основном молодежь (сельские ребята), но были и бойцы в возрасте 30–35 лет.

Их призвали в связи с обострением обстановки на Дальнем Востоке. В августе 1938 года произошел вооруженный конфликт на озере Хасан, когда японская армия пыталась захватить часть нашей территории и господствующие высоты.

Как сообщалось в средствах массовой информации, в ходе боев, которые продолжались около двух недель, японские захватчики были наголову разбиты, потери их составили 650 солдат и офицеров убитыми, две с половиной тысячи были ранены. О наших потерях скромно умалчивалось.

Как стало известно в 90-х годах, дела на Хасане обстояли совсем не просто. Наша группировка составляла 15 тысяч красноармейцев и пограничников, мы имели около 300 танков и 250 самолетов. В том числе несколько десятков самых современных на то время скоростных бомбардировщиков СБ-2, способных нести полторы тонны бомб. У японцев в районе озера Хасан авиации не было вообще.

К сожалению, командующий Особой Дальневосточной армией герой Гражданской войны Василий Блюхер не сумел правильно организовать взаимодействие войск, допустил некоторые ошибки и был отстранен от командования.

Наши потери составили 960 бойцов и командиров погибшими и без вести пропавшими. Из них более ста человек скончались от полученных ранений в санбатах, а всего выбыло по ранениям и болезням 2700 человек. О низком уровне подготовки войск говорил и тот факт, что более 500 красноармейцев выбыли из строя в связи с острыми желудочно-кишечными заболеваниями (употребление воды, не пригодной для питья).

Конечно, мы об этом ничего не знали, но Сталину были известны все детали конфликта. Были приняты меры по укреплению Дальневосточной армии. Кстати, в ходе боев хорошо проявила себя наша авиация, нанося точные удары по японским укреплениям.

Японское командование сделало свои выводы и менее чем через год предприняло еще одну попытку. В мае 1939 года японцы перешли государственную границу Монголии, начались ожесточенные бои на реке Халхин-Гол.

По существу, это была уже локальная война с широким применением танков, артиллерии, авиации, которая длилась несколько месяцев и закончилась разгромом крупной группировки японских войск. Историки считают, что этот сокрушительный удар удержал японское правительство в ходе Отечественной войны от присоединения к гитлеровской агрессии против Советского Союза.

На Халхин-Голе проявил свой полководческий талант командир Особого корпуса Георгий Жуков, будущий Маршал Победы. Но это будет позже. А пока я делал первые шаги в военной службе.

Мой взвод был немалым подразделением. В период Отечественной войны, когда я командовал ротой, ее численность в 1942–1943 годах не превышала 90–100 человек, а здесь пятьдесят с лишним бойцов и сержантов в одном взводе. Еще в училище командир учебного взвода Шишкин часто повторял:

– Опирайтесь на сержантов, они ваша главная опора. Выдвигайте сметливых инициативных бойцов, ставьте их во главе отделений.

Вскоре у меня сложился довольно крепкий сержантский костяк. Моим помощником (помкомвзвода) стал негласный лидер в коллективе старший сержант Михаил Ходырев. Небольшого роста, смуглый, родом с низовьев Волги, он служил года полтора, имел немалый опыт, знал каждого бойца.

Последовал я и другому совету лейтенанта Шишкина – не изображать из себя всезнающего командира и не создавать дутый авторитет бесконечными ненужными командами и указаниями.

Если с сержантом Ходыревым мы сошлись как-то сразу, то с другим сержантом, командиром пулеметного расчета Захаром Антюфеевым, отношения складывались сложнее. Осматривая его «максим» и знакомясь с бойцами расчета (всего их было четыре человека вместе с Антюфеевым), я сделал несколько замечаний.

Проверяя коробки с патронными лентами, я заметил, что одна из лент слегка отсырела. Брезентовые ленты требовали постоянного внимания. Сырая или пересохшая на солнце, она могла стать причиной перекоса патрона и задержки в стрельбе. Не понравился мне внешний вид подносчика боеприпасов: кое-как почищенные сапоги, плохо затянутый ремень и еще какие-то мелочи.

Я не повышал голос, старался, чтобы замечания прозвучали доброжелательно. Но рослый сержант Антюфеев, светло-рыжий, широкоплечий, воспринял мои слова с легкой усмешкой. В нем явно играло самолюбие.

– Я сказал что-нибудь смешное, товарищ сержант?

– Никак нет. – Выше меня на полголовы, Антюфеев смотрел куда-то в сторону. – Недостатки устраним.

– О чем доложите вечером, – взыграло и мое командирское самолюбие.

– Доложу…

Я зашагал дальше. Спустя какое-то время сказал Михаилу Ходыреву: