Я пришла, откройте дверь

– Дожить бы до обеда, – вздыхаю, представляя бело-желтую глазунью, посыпанную рубленым укропом. Меня всегда поражало, как настолько простые блюда могут быть очень и очень вкусными? Рассмотрим самую обыкновенную отварную картошку, политую чесночным маслом. И рядом – кусочек наимягчайшего ржаного хлеба… – Дожить бы до обеда, – повторяю, завязывая мысли морским узлом.

До обеда я доживаю, наслаждаюсь глазуньей и решаю не возвращаться в лавку, а сразу же отправиться к Туглякову. Проснувшееся любопытство пожирает меня изнутри и заставляет купить сразу два пакетика с жевательным мармеладом. Один убираю на дно сумки и запрещаю себе думать о нем до завтрашнего дня.

На карточку падает зарплата, и на душе становится еще лучше. Часть проблем можно считать решенными. Здравствуйте денежки и здравствуй разнообразие низкокалорийных продуктов! Конечно, деньги нужны всем, но мне они требуются особенно сильно.

Маломосковская улица. А вот и нужный дом (девятиэтажка, кругом довольно чистенько).

Жму на кнопку звонка и морщу нос – на этаже пахнет лекарствами и протухшими продуктами (не понимаю, как у людей могут успевать портиться продукты?). Замок щелкает – ура, вылазка не будет напрасной.

– Что надо? – радушный прием Гурия Гордеевича не знает границ. Пока я наблюдаю в щелку лишь его рыхлый, похожий на баклажан, нос.

– Я из «Лавки Древностей», помните, я звонила…

Договорить не успеваю, дверь распахивается, и я вижу сгорбленную спину Туглякова. Не человеческий фасад, а именно спину. Гурий Гордеевич шаркает по длинному коридору к высоченным шкафам, и я без лишних размышлений отправляюсь следом.

Небольшая комната, оклеенная мрачными обоями, напоминает заброшенную библиотеку, а не уютный домашний уголок. Две стены увешаны полками, покосившимися под тяжестью толстых и пыльных энциклопедий. Прямоугольный полированный стол без скатерти, два стула (спинки, похоже, глодала собака), тумбочка с дырой вместо ящика (под одну ножку подложена картонка), ковер с умирающей бахромой по краям, около батареи в ряд стоят три пустые бутылки.

Сам Гурий Гордеевич прекрасно вписывается в обстановку. Он весь непонятно какой: волосы такого же цвета, как и застиранные спортивные штаны, уши торчат, брови домиком, глаза бегают, на щеках местами седая, а местами рыжая щетина, футболка красная с остатками уже нечитаемой надписи.

– А где ваша собака? – спрашиваю осторожно. Надо же как-то начать разговор. Сажусь на обглоданный стул, и он отчаянно скрипит подо мной.

– Сожрал, – выдает Гурий Гордеевич, и я холодею. Даже мне с вечным чувством голода не хочется есть собак.

– Живьем? – интересуюсь, не слишком-то сомневаясь, что так оно и было.

– Ее клещ сожрал, – уточняет он, и я вздыхаю с облегчением, хотя собаку, конечно, жалко.

– Знаешь, какая она у меня мордастая была? У-ух! – восклицает Тугляков и мечтательно смотрит в потолок.

– Видимо, красивая-йя, – икаю и начинаю жалеть, что пришла.

Хозяин квартиры садится на противоположный стул, барабанит костлявыми пальцами по столу и внимательно изучает мою скромную персону. Затем отклоняется вправо, достает из кармана штанов носовой платок и шумно сморкается.

«Спасибо, Гурий Гордеевич. Если бы вы знали, как я вам благодарна за это протяжное сморкание. Сегодня я уж точно ничего съесть не смогу, аппетит умер и похоронен под каменной плитой».

– Знал, что придешь, – крякает Тугляков и расплывается в улыбке (минимум трех зубов у него не хватает).

– Это почему? – спрашиваю торопливо, вынимая из сумки листок с вопросами.

– Я выпустил джина из бутылки, – ухмыляется он, разворачивается и важно кладет ногу на ногу.

– А поконкретнее, – намекаю на развернутый рассказ.

– Ха! Я бы и сам мог о-го-го! Но зло должно порождать зло! Я вытащил книгу из тайника и пустил к людям, пусть поломает душеньки!

– А где был тайник? – интересуюсь автоматически, прощаясь с заготовленными вопросами.

– В старом деревенском доме на краю мира. Еще прабабка моя там жила. Попляшете у меня все! Мой дед ее хранил, отец хранил, а я вот пустил по волнам судеб – пусть поплавает! Думаешь, ваши вшивые деньги мне понадобились? Глупцы! – Тугляков неожиданно хлопает ладонью по столу, и я подскакиваю. Выражение его лица стремительно меняется. Теперь он смотрит на меня с неприкрытым презрение. Глаза сверкают, как в фильмах ужасов, губы кривятся. – Пошла вон, дура немытая. Ты теперь либо подохнешь, либо взлетишь. Вон пошла, вон!

Прогонять меня повторно было бы лишним. Прижав к груди сумку и подскакивая галопом, я покинула квартиру Туглякова в рекордно короткие сроки. Нда-а… нелегкое это дело – вести расследование, а ведь я только в начале пути. Или лучше сразу объявить конец истории?

«Дуру» я ему прощаю, но вот почему он назвал меня немытой? Я же моюсь утром и вечером. Есть в этом слове нечто обидное и несправедливое. Назвал бы толстой, я бы не так расстроилась.

* * *

Четверг 18 июля

Вес – 69,6