Я помню...

Два слова надо сказать о комиссаре курсов Я.Л.Авиновицком. Я уже упоминал, что он был сыном виленского раввина. В эпоху, когда Троцкий был председателем Реввоенсовета, такие люди, как начальник ГУ ВУЗ Петровский¹¹, или наш комиссар Авиновицкий, были на виду. Да и сам Авиновицкий, желая показать нам свое «влиятельное» положение в обществе, говаривал нам при случае: «вот я вчера был у Льва Давыдовича». Авиновицкий, однако, уцелел после разоблачения и эмиграции Троцкого. В 1929 г., когда был организован Комитет по химизации, Авиновицкий был близок к Пятаковской группе и занимал видное положение. Он организовал на базе Химического факультета Московского высшего технического училища Военную Академию химической защиты и был первым ее начальником. Но в 1935–1936 гг. он был арестован и присужден к длительному сроку заключения. Во время войны он сидел вместе с другими военными и, кажется, в 1943 г. они все вместе подали ходатайство, чтобы из заключения отправили на фронт в штрафную роту. Их просьба была удовлетворена, но, кажется, уже в первом же бою Авиновицкий был убит¹². Так кончил этот, несомненно, способный и деятельный человек, вероятно, принадлежавший, однако, к троцкистской группировке.

Среди моих товарищей-курсантов у меня было несколько настоящих друзей. Но все были в общем прекрасные ребята. Дружба в эти годы завязывается сама собой, и все мы были, что называется, связаны дружбой и расставались после окончания курсов не без искреннего сожаления. Мое место в спальне было рядом с еврейчиком из города Рогачева Монькой Иохиным, поэтому я разговаривал с ним чаще, чем с другими, по вечерам. Он был искренний парень, но странный и, может быть, это обстоятельство и привлекало к нему. Он, например, упорно занимался волевым самовоспитанием: курил месяц-два, а потом бросал на месяц, после чего снова закуривал. В идейном отношении, как ни странно, он увлекался толстовством, но избегал «выкладывать» мне подробности и детали своего «вероисповедания». Впоследствии, окончив Командные курсы, он некоторое время служил в частях и вдруг подал рапорт с отказом от службы по своим убеждениям. В армии всякое бывает, но этот случай, когда толстовцем оказался командир, притом еврей, был исключительным, и он попал под суд, кажется, в 1922 г. По странному стечению обстоятельств мне пришлось быть на заседании Трибунала Московского военного округа на Арбате, на котором разбиралось его дело. Суда же я не помню, но помню, что на этом заседании присутствовали видные тогдашние толстовцы и среди них известный секретарь самого Л.Н.Толстого Чертков¹³. С ним я познакомился и получил от него в подарок потрепанную книжку Л.Н.Толстого «Так что же нам делать?». Суд осудил поведение М.Иохина, но, кажется, наказания ему не было назначено. После суда Иохин уехал в Ивановскую область и здесь вместе с какими-то своими единомышленниками стал печником и вообще работал на черной работе. После 1922 г. он «канул в Лету» в моей памяти.

Были у меня, конечно, и другие близкие друзья. Вот и теперь еще я изредка встречаюсь со своим старым другом генерал-полковником в отставке Николаем Никифоровичем Нагорным. Когда-то мы с ним делились своими юношескими мечтами. Но после Командных курсов наши дороги разошлись, и встреча состоялась спустя лишь 50 лет после разлуки!

Большей части моих товарищей по Командным курсам давно уже нет в живых. Кто умер, кто погиб во время Отечественной войны. Только двое известны мне теперь (1974): Н.Н.Нагорный и Д.М.Скворчевский¹⁴, оба старики (о Скворчевском я уже говорил выше). Вот вспоминаю Серегу Кукушкина, славного, веселого и остроумного парня. Где он? Вот передо мною в памяти В.Гаврилов, также замечательный парень, веселый и остроумный. Впоследствии он стал генералом и погиб, что называется, «по-генеральски». Когда у него возник сердечный припадок (инфаркт миокарда), и скорая помощь привезла его в госпиталь, он категорически отказался от носилок и пошел самостоятельно по небольшой лестнице в госпиталь. На этой лестнице он и скончался. Были среди нас и более взрослые люди. Вот курсант венгерец Виктор Пешти, прошедший солдатом 1-ю мировую войну в австрийской армии. Он попал в плен и в начале революции стал коммунистом. Помню, он был несколько болен и бредил по ночам. Однажды мы слышали произнесенную им во сне зажигательную речь по-немецки, видимо, он обратился с нею к своим товарищам венгерцам. Вот передо мною солидный по привычкам Петр Петрович Ипатов, в последние годы бывший ректором Сельскохозяйственного института в Красноярске. Жив ли он теперь, не знаю¹⁵. Вот Костя Курицын из Тотьмы, мужичок по духу и по уровню грамотности того времени, Анатолий и Алексей Козловы, Николай Широкий. Смотрю я на выпускную фотокарточку и с грустью вспоминаю молодость. Хорошие были ребята, добрые друзья.