Я отвернулась

У юнца, возвышающегося надо мной, — глаза как два черных пистолетных ствола. Короткая стрижка придает ему зловещий вид. На шее татуировка — красно-синий череп, под ним надпись: «Страха нет». Он взвинчен, переминается с ноги на ногу. Такое впечатление, что под веществами. Затем я замечаю красный складной нож, болтающийся на ремне его низко посаженных джинсов.

— Ты ведь видишь нас впервые в жизни, да? — рычит он. Его крючковатый нос так близко к моему лицу, что я замечаю волоски в ноздрях.

Кто-то однажды говорил мне, что если тебе угрожают — вот как сейчас, — нужно определить, кто главарь, и разобраться с ним. Тогда остальные испугаются и убегут. Но он намного крупней меня. У меня нет ни единого шанса.

Его холодные глаза сужаются.

— Значит, ты все-таки видела нас там?

Слишком поздно я понимаю — надо было притвориться, что не видела.

Я дрожу так, что даже зубы стучат.

— Хотите, я скажу викарию, что это я взломала ящик?

— Какому еще викарию? — хмурится парень.

— Тому, к-который был здесь н-несколько минут назад. — От страха я заикаюсь. — Он сейчас вернется и принесет мне что-нибудь поесть.

— Тогда нам лучше убираться отсюда, — говорит другой.

Он поменьше ростом, с длинным рваным белым шрамом на щеке. У него узкое лицо с острыми чертами, как у мышки. Он выглядит слишком молодо, чтобы заниматься подобными делами. Кого-то он мне напоминает. Но не могу вспомнить, кого именно.

— А с ней что делать? — спрашивает другой, указывая на меня. — Я не верю, что она будет держать язык за зубами.

Я готова сейчас сказать что угодно — и сделать что угодно, лишь бы выбраться из ситуации целой и невредимой.

— Буду, буду! — говорю я. — Обещаю!

Парень с татуировкой тянется к поясу:

— Может, стоит показать ей, что случится, если она проболтается?

Я не могу двигаться. Я чертовски напугана.

— Оставь ее в покое!

Это человек-мышь.

— С чего это вдруг? — Старший парень недобро прищуривается. — На, распиши ее сам, хочешь? — Он протягивает ему нож. Уже открытый, острое лезвие сверкает. — Я говорил, что ты должен проявить себя, если хочешь с нами тусоваться. Давай!

— Прошу, не надо! — вою я. Ноги подкашиваются, и я оседаю на землю.

А затем слышу крик:

— Мое колено! Ах ты, гребаный маленький ублюдок! Хватайте его, пацаны!

Я поднимаю взгляд. Парнишка, похожий на мышь, ударил вожака ножом. Тот валяется на земле, истекая кровью.

— Бежим! — кричит мой защитник. — Сматываемся отсюда! Быстро!

Я несусь за ним, стараясь не отставать, пока в груди не начинает жечь так сильно, что мне срочно требуется передохнуть. По переулкам, через поля, мимо стада коров.

— Давай-давай! — время от времени подгоняет Мышонок.

Наконец я добираюсь до деревянной калитки. Я прислоняюсь к ней, переводя дыхание. Прямо передо мной — море. Волны разбиваются о скалы. Меня тошнит от страха.

— Почему ты мне помог? — выдыхаю я, когда ко мне возвращается способность говорить.

— Потому что не люблю, когда обижают женщин. — Он на мгновение опускает взгляд в землю. — Ты напомнила мою маму. У нее был хахаль, который иногда ее бил. Меня он тоже терпеть не мог. Видишь это? — Он показывает шрам на своей смуглой щеке. — Он затушил о меня сигарету, когда был пьяный, и сказал, что я «сраный пакисташка».

Я удивлена, что он так быстро вываливает мне все о себе. Но может, это из-за шока. Его ведь тоже могли порезать там, когда он напал на главаря. Большая удача, что мы оба в порядке.

— А твоя мама не заступилась за тебя?

— Она сказала, что он нам нужен, чтобы платить за квартиру. У нас вышел большой скандал. Я сказал, что иду повидаться с друзьями, и не стал возвращаться.

— Твоя мама, наверно, с ума сошла от беспокойства.

Он пожимает плечами так, словно это не имеет никакого значения, хотя я вижу, что он просто бодрится.

— Тогда ей не следовало ставить его на первое место, верно? — Его голос тверд, но боль все равно прорывается. — Вот так я и убежал из дома. И с тех пор живу на улице.

Если бы мне платили по фунту всякий раз, когда я слышу подобную историю, — я бы уже купалась в деньгах.

— Я тоже бездомная, — признаюсь я неожиданно для себя. Никогда не стоит чересчур раскрываться перед людьми, но что-то велит мне показать этому парнишке, что он не одинок.

— Это не так уж и плохо, правда? — говорит он. — До тех пор, пока ты здоров и можешь постоять за себя.

Я вздрагиваю, как будто мне наступили на больную мозоль.

— А сколько тебе лет? — интересуюсь я, когда мы перелезаем через калитку. Теперь мы идем рядом, и забор больше не отделяет нас от края обрыва. Море далеко внизу. Очень легко кому-то из нас сорваться вниз. Или столкнуть другого…

— Не твое дело.

Однако — и не спрашивайте меня почему — мне захотелось побольше узнать об этом парне.

— Может, тогда хотя бы скажешь, как тебя зовут? — спрашиваю я.

— Тим. А тебя?

Я могла бы что-нибудь придумать, но за каким чертом это надо?

— Джо.

— Мою сестру зовут так же.

— А где она сейчас?

— Неважно.

Он замолкает.

Тропинка становится еще уже. Я не отваживаюсь взглянуть вниз.

— А где ты ночуешь? — интересуюсь я, когда мы выходим на место поровнее.