Он говорил так, словно убеждал сам себя. Я вспомнила, как Майкл поперхнулся изюмом и Шейла не сделала ничего. Она лишь застыла от шока. Затем я вспомнила, как бабушка Гринуэй не так давно говорила, что Шейле требуется помощь «врача-мозговеда».
— Так что сама видишь, — продолжал отец, — тебе следует быть с ней приветливее. Пожалуйста, называй ее мамой, если сможешь.
— Нет, — упрямо ответила я. — Не смогу. По крайней мере, пока она сама не станет ко мне добрее.
Отец раздраженно вздохнул.
— Ты же знаешь, что она тебя любит. Просто чувствует себя неуверенно, потому что у нас есть прошлая жизнь, частью которой она не была.
— Тогда пускай повзрослеет достаточно, чтобы это понять. Она не дитя малое, — огрызнулась я.
— А ты изменилась, Элли, — сказал отец. — Раньше ты была великодушней.
Он был прав. С тех пор как они отослали бабушку Гринуэй, я злилась и раздражалась на всех, даже на Майкла. Кажется, он был единственным счастливым в нашей семье. А изменилось все к худшему именно после его рождения.
— Качели! — радостно воскликнул Майкл, вырвавшись из наших рук и устремляясь к ним.
Я догнала его. Осторожно помогла залезть на специальное сиденье для малышей с перекладиной спереди. Затем толкнула качели.
— Не так сильно, — велел отец.
Я и сама не думала, что так получится. Качели взлетели гораздо выше, чем обычно. Майкл взвизгнул от восторга. «Еще! Еще!»
Я поймала качели в нижней точке и мягко толкнула их снова.
— Вот так-то лучше, — сказал отец. Он обнял меня рукой за плечи. — Я понимаю, что для тебя сейчас непростое время. Ты, наверно, нервничаешь оттого, что в следующем месяце пойдешь в новую школу.
— Да не особо, — сказала я, отходя в сторону и оставляя отца толкать Майкла. На самом деле я не могла дождаться, когда же перейду в школу второй ступени. Уроки там были длиннее, и я собиралась записаться во все послешкольные кружки, в какие смогу. Куда угодно, лишь бы получить больше свободы подальше от Шейлы.
Когда на следующее утро я спустилась к завтраку, то увидела на кухонном столе мамину особенную чашку с блюдцем из китайского сервиза. С красивым узором из желто-голубых цветов. Никто не пользовался ими с тех пор, как мама умерла, но теперь в чашке был чай. Я взяла ее в руки.
— Что ты делаешь? — недовольно спросила Шейла.
— Они принадлежали моей маме, — холодно ответила я.
— Ну, теперь здесь все мое, — фыркнула она. — И давай откровенно — после всего, что ты натворила, у тебя вряд ли есть право на что-то жаловаться. И не вздумай бежать к отцу докладывать об этом. — Она поднесла чашку к губам. — Иначе пожалеешь.
Я побежала в свою спальню, сгорая от ненависти. Однажды я отомщу этой женщине, поклялась я себе. Затем вспомнила один сериал, который смотрела с бабушкой Гринуэй до того, как ее отправили в дом престарелых. Это была действительно передача для взрослых, но, как мы обе согласились, я была уже почти взрослой. Там рассказывалось о падчерице, которая так ненавидела свою мачеху, что зарезала ее в ванной. Ее поймали, но — как мы решили, сидя рядышком на диване, — лишь оттого, что она сделала все слишком очевидно.
Если я собираюсь мстить, сказала я себе теперь, то должна быть гораздо умнее.
—
—
—
—
—
—
Глава 18
Джо