Я никогда не

Анеля, я думала об Анеле.

Моим открытием нужно было срочно поделиться с Бахти.

Я звонила Бахти, пока она не проснулась, и не могла дождаться, пока они с Ануаром позавтракают и она приедет ко мне в «Лангедейк».

Через час Бахти приехала, счастливая после ночи с Ануаром, рассеянная и мечтательная.

– Тебе вчера ничего не показалось странным? – спросила я Бахти без приветствия. – Бахти, сними их. – Я сняла с нее солнечные очки, чтобы она вышла из роли и слушала меня внимательно. – Тебе не кажется странным поведение семьи Анели?

– Да они вообще чокнутые, – сказала Бахти любимую фразу. – У них столько денег, а кучкуются под одной крышей. А хотя, – Бахти явно стало стыдно, – это же, наверное, потому, что они болеют, потому, что они хотят успеть провести друг с другом все оставшееся время?

– Мне кажется, они не больны, – сказала я.

Бахти наконец сфокусировала на мне взгляд.

– Сама подумай: они едят, как мушкетеры перед войной, вчера Анеля сказала, что они и спят все прекрасно. У них неухоженный, конечно, но цветущий вид. Они не пропускают ни одно мероприятие, никто из них не похудел, ни у кого не выпадают волосы. У Анели не бывает следов от капельниц, ни одного синяка на руке ни разу. Если люди прекрасно едят что угодно в огромном количестве и переваривают, гуляют и спят в свое удовольствие, разве это не показатель здоровья?

– Анелька же говорит, у них редкое что-то – может, там другие симптомы?

– Какие? – Я слегка понизила голос, когда нам принесли кофе. – Какие такие симптомы? Бахти, я не жалуюсь на самочувствие, но когда мне выдирали зуб мудрости – меня две недели лихорадило и щеку раздуло до самых ключиц. Человек неделю лежит после пищевого отравления, и легкий овощной супчик вызывает у него изжогу. Редкие тяжелые заболевания, которые ведут к летальному исходу, должны как-то влиять. Нет, бывает, что у человека рак, а он об этом не знает и скоропостижно умирает, но так, чтобы болезнь уже нашли, она бы страшными темпами прогрессировала, а больной ел бы все подряд, прежде чем забыться крепким восьмичасовым сном, – где ты такое видела?

– У Анели дома, – ответила Бахти.

– Вспомни, когда это началось: когда у Юна появилась Айя. До Айи Анеля еще получала какое-то внимание, и у нее были надежды, она пыталась быть милой, все время что-то приносила и все такое – но ей ведь впервые стало плохо, когда Айя пришла ко мне в гости, и во время игры Анелю так задвинули, что я даже не помню, что она делала и говорила, пока у нее не случился приступ.

– Но ей же было плохо.

– Или не было. – Я воссоздала в уме тот вечер. – То есть плохо ей было, но морально, а вот физически – она не позволила позвонить ни маме, ни в «Скорую», ни какому бы то ни было другому врачу – не потому ли, что они бы увидели, что она в полном порядке? Она так дергалась, что не дала ни замерить температуру, ни – я, правда, не знаю, что бы это показало, но что-то бы показало – посчитать пульс. Расплакаться – это Анеле раз плюнуть.

– Она была такая бледная, – с сомнением сказала Бахти.

– Бахти, зайди в туалет, смой помаду и румяна, сделай несчастное лицо. Она не была белой как смерть, она ведь ни на секунду не потеряла сознание.

– Ну капец. – Бахти, впечатленная, помолчала. – Нет, ты правда думаешь, что она могла выдумать свою болезнь, болезнь матери и Ажеки? Кто же станет о таком врать?

– Сделать вид, что тебе плохо, – это последний способ обратить на себя внимание. Анеле нечего рассказать нам интересного, а когда она с важным печальным видом говорит об их болезнях, мы все слушаем, ужасаемся и, как можем, ее поддерживаем.

– Слушай, ты права. – Бахти смотрела на меня большими глазами. – Анеля говорит, что ей плохо, как только ей становится скучно, а еще как-то мы с ней договорились поехать утром на йогу, потом она мне пишет, что опоздает, потому что ей надо сначала в больницу на капельницу. А в итоге она приехала на йогу раньше меня, хотя ты же меня знаешь, я мигом собираюсь. Если посчитать по времени, она никак не могла успеть смотаться в больницу. Да и, – она замедлилась, – да и какая йога после капельницы? После капельницы лежат, чтобы не кружилась голова.

Я кивнула.

– Вчера она сказала, что у нее болит сердце, и сидела, ссутулившись, пока я разговаривала с Каримом, а ты – с Ануаром, но как только вы ушли, а я стала общаться с ней, боль в ее сердце прошла настолько незаметно, что она выпила бокалов пять и прыгала со мной под все веселые песни.

– Вам было весело? – неодобрительно спросила Бахти.

– Да. – Я не стала увиливать. – Но я тебе говорю: у нее не болело сердце.

– А как мы скажем ей, что знаем?

– Никак не скажем, – я вертела в руках «Рей Баны» Бахти, их подарил ей недавно Баке, – будем надеяться, что у нее это пройдет.

Мы не скажем Анеле, что ее вранье нелепо и по большому счету бессовестно. Мы не скажем Бахти, что она поступает с Ануаром как ужасная дрянь. А они не скажут мне, что я расточительная корова, просравшая дядино наследство.

Глава 16