Я ненавижу вас, Доктор Робер!

Давид с отцом — давние друзья. Прошли через огонь и воду: вместе прошли в армию, вместе отучились, и вместе построили каждый свой бизнес.

— Да все так, — добавляет Давид, размахивая рукой с бокалом вина. На его рязанце красуется драгоценный перстень с темным камнем. — Я же из лучших побуждений это говорю! Тебя, как и его, не испугать новым проектом!

Отец улыбается ему в ответ и продолжает жевать мясо.

— Как ты, мальчик мой? Что у тебя нового? — переводит разговор в другое русло моя мать, пригубив вино.

Моя мама — единственная женщина на планете, которую я боготворю. Невысокого роста, темные, слегка курчавые, волосы, мягкие черты лица, которые уже успели тронуть своей рукой старость, и добавить в уголки глаз и губ небольшие морщинки. Подтянутая и вечно следящая за собой. Глаза у меня мамины — серо-голубые. И я помню, как отец смеялся в детстве над тем, что я вылитая копия матери. Светлана — так ее зовут. Прекрасное, светлое имя для такой святой женщины.

На ней темное строгое платье, с вырезом лодочкой и аккуратные сережки-гвоздики с бриллиантами. Мама доброжелательно улыбается мне, пока я собираюсь с мыслями.

— Увы, мне похвалиться сегодня нечем, — отвечаю я, и перед глазами всплывает Яна Аланина, которая меня облила кофе и на дерзила. Но она явно не то, что хотела бы услышать малышка. А вести светские беседы о своем отпуске я уж точно не планирую.

— Как на работе?

— Сносно, правда, Максим Дмитриевич опять взялся за свое.

— Поди подшучивает над вами? — интересуется отец.

— Это мягко сказано.

— Он просто поддерживает дружескую обстановку, — разбавляет наш разговор Диана, пригубив вино из бокала. — В вашей работе юмор незаменим.

— Особенно, когда опять сдохли первичные культуры с бактериями? — выгнув бровь, интересуюсь я.

— И не только бактериями! Как же сложно работать с живыми!

Остальную часть ужина мы разговариваем обо всем, точнее, меня заставляют отвечать на некоторые вопросы, которые мне неприятны. Где-то удается увильнуть от вопроса, а где-то думать над правильной формулировкой ответа, чтобы меня не посчитали идиотом.

— А на личном фронте как? — вопрос от Давида под конец ужина, застанет меня врасплох.

Я даже не до конца понимаю: почему он интересуется?

— Сносно, — отвечаю я и делаю глоток воды. Ненавижу обсуждать свою личную жизнь.

— Есть кто-то у тебя?

— Да, — едва ли не запинаюсь я, и хотел было продолжить, как моя мама перебивает меня:

— У моего сына, кроме работы, — никого нет, ты же знаешь, Давид!

На этой фразе, разукрашенная Эльвира поднимает свои глаза, точнее, я даже не знаю, как под весом таких огромных ресниц она вообще еще чувствует веки. Ее глаза сияют надеждой, и услышанное заряжает ее интересом. Я натянуто улыбаюсь, потому что не знаю, что еще можно в такой ситуации сделать.

— Трудоголизм, видимо, передается по наследству? — ехидничает Давид, продолжая пить вино.

— Вот и у Эльвиры нет никого, — с досадой в голосе произносит Диана, но эта фраза была высказанная специально: слова чёткие, особенно на последнем два «нет никого», словно витающий в воздухе пушистый намек на то, чтобы я обратил внимание на её дочь.

— Ну мааам, — едва слышно произносит Эльвира, пихая рукой в бок мать.

— Нет, ну а что? — настырно продолжает Диана. — Я говорю, как есть!

Я не ошибся. Теперь же, думая о том, что этот ужин был не просто «дружественная встреча», осознаю, что позвали меня сюда лишь для того, чтобы прощупать почву, закинуть удочку и жирно намекнуть на то, что ценный объект у меня перед глазами.

— Я надеюсь, что Эльвира найдет своего избранника, — произношу я и добавляю в конце самую милую улыбку, какую вообще умею натягивать на лицо.

— Твой Марк одинок, — перебивает Давид нас, — и моя крошка Эльвира одна. Из наших детей могла бы выйти отличная пара!

Я давлюсь глотком воды, и едва ли не выплевываю на стол. Ловлю недовольные взгляды всех, включая Эльвиру.

Все-таки в науке меньше ошибаются в предположениях, чем в отношениях.

— Простите, — откашливаюсь немного, чтобы унять щекотание на кончике язычке. — Вдохнул, когда делал глоток.

Отговорка так себе, скажу я вам.

— Марк молодой и успешный, а у Эльвир хороший характер, да пончик?

Пончик?

Кто ещё называет своих детей — пончик? Хотя, если взглянуть на девушку сейчас, когда она прячем свои черные глаза, утыкаться в пустую тарелку, надутая от переисполеяющей не стыда за уменьшительно-ласкательное слово матери, то да — она похожа на пончик.

— Хорошая вышла бы пара, да и их дети были бы красивыми!

Хорошо, что я не сделал глоток воды, задержав стакан у рта. Всевышняя генетическая клетка…

«Дети? Пара? Я не ослышался?» — красные вспышки опасности, сотканные из ужасающих меня слов, проносятся перед глазами. В воздухе нависает тягостная неловкость, да такая, что мне чудится, будто бы и официанты её чувствую.

— Да, Марк прекрасный парень, — добавляет отец со всей серьезностью, что вмиг улетучивается вся надежда на то, что этот разговор — какая-то шутка.

— Ты представляешь, какие внуки у нас с тобой будут? — с воодушевлением спрашивает мать.

— Замечательные! — с гордостью и улыбкой на лице, отвечает отец. — Эх…