«Я не попутчик…». Томас Манн и Советский Союз

Соответствовало ли это действительности? Может быть, это был только слух, или Эренбург выдавал желаемое за действительное? В дневнике Томаса Манна с осени 1934 по зиму 1935 года предстоящиий в Париже конгресс не упоминается, тогда как другие подобные мероприятия с его возможным участием он, как правило, фиксировал. В январе 1935 года его проинформировали, что Комитет Лиги наций, в котором он состоял, в апреле будет заседать в Ницце. В середине марта 1935 года пришла новость из США: Томасу Манну намеревались присудить степень почетного доктора Гарвардского университета. Условием присуждения было его личное присутствие на торжественном акте 20 июня, т. е. именно в то время, на которое был запланирован Парижский писательский кон-27 гресс.

Томас Манн готовился выступить в Ницце с политической речью, но в последний момент уступил просьбе издателя Бермана Фишера и отказался от участия в заседании. Присутствием на церемонии в престижном американском университете он хотел «позлить» нацистские власти у себя на родине. Таким образом, даже если бы Томас Манн в январе 1935 года поддался на уговоры советских эмиссаров и «сдался», то дальнейшие обстоятельства все равно не позволили бы ему приехать на Парижский конгресс.

В Париж отправились Генрих Манн и Клаус Манн. Сыну мероприятие показалось в целом неудавшимся[79]. Брат, напротив, был от него в восторге. Он рассыпался в похвалах конгрессу и сообщал Томасу Манну о том, что их обоих выбрали в президиум основанного там же международного Союза писателей в защиту культуры. «Он на вид не чисто коммунистический», – добавлял Генрих Манн» с присущей ему наивностью[80].

Бехер, как и полагалось, направил деловой отчет в МОРП. «Совершенно необходимо избегать, – писал он, – чтобы как конгрессу, так и основанной [там] организации наклеили ярлык коммунистических. В некоторых случаях мы напрасно облегчили нашим противникам возможность распространять подобные кляузы и т. п.»[81]. Истинные организаторы и финансисты конгресса желали оставаться в тени.

Томас Манн находился в Америке с 19 июня по 6 июля 1935 года. Через несколько дней после торжественной церемонии в Гарварде его в Белом доме принял президент Рузвельт. На следующий день, 30 июня, писатель дал интервью газете «Вашингтон пост». В публикации было слегка искажено важное политическое заявление, и Томас Манн – опять же из осторожности – был вынужден откорректировать его в письме к издателю Берману Фишеру. Издатель, в свою очередь, направил оправдательную записку в имперское министерство внутренних дел в Берлине со ссылкой на письмо Томаса Манна. Но в Москве была принята к сведению версия «Вашингтон пост». Соответствующий пассаж из нее в начале июля процитировала немецкая эмигрантская газета «Паризер Тагеблатт»: «Я не коммунист, но я считаю, что коммунизм – единственная система, которую можно противопоставить фашизму. Если потребуется выбирать между коммунизмом и фашизмом, я предпочту коммунизм»[82]. Сочетание двух этих моментов – личного контакта с президентом США и благожелательного отзыва о коммунизме – безусловно, увеличило значимость Томаса Манна в глазах советского руководства.

18 июля 1935 года московская немецкоязычная газета «Дойче Централь-Цайтунг» опубликовала письмо Генриха Манна, в котором он называл Советский Союз «самым прогрессивным государством мира». 6 августа его перевод был напечатан в «Правде». Сотрудничество Генриха Манна с Бехером приносило плоды. В московском журнале «Интернациональная литература», немецкую версию которого редактировал Бехер, вышел отрывок из нового романа «Юность короля Генриха Четвертого». 24 июля 1935 года Генрих Манн с воодушевлением писал брату Томасу о любезном письме от редактора «Интернациональной литературы». Он полагал, что его роман о французском короле едва ли заинтересует Советы, и был приятно удивлен реакцией Москвы. Томас Манн отвечал с обратной почтой: «Я <…> особенно рад твоим русским успехам. Там все-таки как раз лучший мир. Классовое господство туда и сюда. Они ведь сейчас хотят вместе с буржуазными демократиями стоять против фашизма. Предвкушая это, я в Америке так и говорил о коммунизме, что Humanite радовалась. Русское восхищение твоим творчеством показывает, что я был прав»[83]. Удивительно, что эти слова Томаса Манна из письма к брату полностью соответствовали линии пропаганды, которую в то время проводило советское руководство.