Я назвал его Галстуком

Сон сморил его внезапно. Застиг на второй странице спортивного раздела. Он задремал, откинувшись на спинку и уронив голову на грудь. Его ла-дони лежали раскрытыми поверх снимка команды «Джайентс». Сетка из линий жизни, их скрещение. Испачканный типографской краской правый указательный палец. Он снова походил на ребенка. Безобидный. Уязвимый в своей безобидности. И снова я почувствовал желание укрыть его, естественное желание, как и прежде, защитить от беды.

Он проснулся в шестом часу. Зевая, выпрямился и протер глаза.

— Еще несколько минут, — подмигнул он, — и рабочий день подойдет к концу. Сегодня никаких сверхурочных. — Он сложил газету. — Самое приятное в работе — возвращаться домой. Это первое, что я говорю, переступив порог. Пахнет чесноком и имбирем. Тушеные овощи. Я стою в дверях, вдыхаю этот запах и говорю: «Самое приятное в работе — возвращаться домой». Кёко из-за этого называет меня дураком. Из ее уст это звучит очень нежно. Совсем не обидно. Понимаешь? Она могла бы называть меня намного хуже. Обманщиком, лжецом. И даже в этих словах, я очень надеюсь, была бы та нежность, с которой она называет меня дураком. И все же. Я предпочел бы не знать. Пока еще есть надежда, я не хочу знать, что было бы, скажи я ей правду. Да и зачем? Она заслуживает лучшего, гораздо лучшего, чем эта правда.

25

— Без пяти шесть. — Он поправил галстук. Не слишком резким движением. Казалось, будто он хочет себя сдержать. Обузданная лошадь, которая сама тянет себя за узду. Снова и снова он встряхивал рукой, отодвигал рукав рубашки, смотрел на часы. — Сейчас уже пойду.

— Без трех минут шесть. Нет, еще немного.

— Без двух минут шесть. Вот теперь точно.

— Минута до шести. Ну все. До завтра?

Я кивнул.

— Спасибо, — тихо, почти неслышно, произнес он. Последний раз взглянул на запястье. — Ровно шесть часов.

Он резко встал. Я тоже поднялся. Мы стояли лицом к лицу, одного роста.

— До свидания. — Мой голос. После двух лет молчания он звучал стеклянно и прозрачно. — До свидания. — Вот и все. Встреча согласных и гласных звуков. Я снова смолк. И тут из меня вырвалось: — Меня зовут Тагути Хиро. Мне двадцать лет. Такой возраст я себе выбрал.

Я неловко поклонился и так и стоял внаклон, пока он не ушел. Странное удовлетворение: я все еще могу. Могу представиться. Я не разучился. Несмотря на то, что мое имя раскрошилось у меня на языке.

26

По дороге домой я стал развивать его историю. Быть может, ему было достаточно довериться мне, чтобы сегодня вечером по возвращении рассказать все жене. Или нет. Быть может, он будет скрывать это до тех пор, пока не кончатся все его сбережения. А быть может, именно этого он и ждет: что Кёко сама догадается. Что однажды утром она проснется с тошнотворным ощущением, что здесь что-то не в порядке. Она проведет расследование, выведет его на чистую воду. И, быть может, именно в этом мы были похожи. Мы оба смотрели, как все от нас ускользает, втайне чувствуя при этом облегчение оттого, что не в силах повлиять на ситуацию. Быть может, потому мы и познакомились. Чтобы одновременно и бесповоротно установить: не в наших силах ни здесь, ни сейчас изменить происходящее. И, быть может, поэтому его история была так похожа на мою. Она повествовала о том, что он упустил и что уже не сможет вернуть.

Столько людей шли домой. Столько ботинок шагали нога в ногу, а я выбивался из ритма. Впереди под уличным фонарем я увидел идущего с работы отца. Он двигался мимо цветущего куста, не поднимая взгляд от земли. Он меня не заметил. Я успел спрятаться за автоматом с напитками. Я хотел уберечь нас, его и себя, от тягостной неловкости случайной встречи посреди улицы, когда оба не знают, что сказать. Только когда он свернул за угол, мне стало совестно, что я даже не пожелал ему доброго вечера.

27

— Чудесный день, не правда ли? Небо такое голубое, что хочется поехать на море. Обидно вообще-то. — Он осмотрел себя сверху вниз, качая головой: — Я вроде как свободен, а вроде как и нет. А завтра наступит новый день. — Он сел. Вздохнул. — Тагути Хиро, значит. Я уж было подумал, что ты немой, и, признаться честно, меня бы это вполне устроило. Не пойми неправильно. — Он почесал подбородок.

Позади него на фоне зелени деревьев бегунья вскинула руки вверх. Она бежала трусцой, с красной повязкой на лбу. С дороги доносился тихий гул. Звук проносящихся туда-сюда машин. Он запутывался в кустах, оставаясь за пределами нашего сокровенного круга.