Я люблю

Инженер Ганс Брауде приехал в наше депо консультантом от паровозостроительного завода крупнейшей германской фирмы, у которой Магнитогорск закупил сто машин последнего выпуска. Никаких нетактичных выходок он не позволил себе. Его дело — сдать паровозы и вернуться в свою Германию.

Сегодня он пришел узнать у меня, как работает паровоз. Он долго ходил вокруг машины, качал головой перед погнутым брусом и расколотыми буферами. На тендерном боку ногтями сдирал засохшую грязь, батистовым платочком протер заделанные вишневым лаком части. Потом залез в будку, указывал пальцем, подпоясанным золотом, на закипевшую солью котловую арматуру и что-то быстро, волнуясь, говорил.

Ганс Брауде, я не знаю языка Германии, но понимаю ваше волнение инженера. Вас возмущает, что такой красивый паровоз в грязи, разбитый.

Я хочу ему сказать, что здесь нет моей вины. Сегодня мы становимся на промывку котла. Все исправим. Но он не поймет мою русскую речь.

На прощание немец поднимает над своей головой два тонкой выточки пальца, изрекает по-русски: «Руссише фсегда есть только гостя на германская машина». И поворачивается к нам спиной, уходит, широко и гордо расставляя длинные ноги, выпятив жирный зад, туго обтянутый синими, не нашего сукна, штанами.

Отойдя несколько шагов от паровоза, Ганс Брауде остановился и такой издал пронзительный звук, понятный французу, англичанину, немцу, русскому, так загремел, что мы с Борисовым окаменели, испуганно зардевшись, посмотрели друг на друга — не ослышались ли мы.

Нет, не ослышались.

Ганс Брауде не отказал себе в удовольствии прогреметь еще раз.

На горячих путях работали ремонтные рабочие, среди них были и женщины, а высококультурный инженер, одетый в роскошный костюм, в белоснежную рубашку, стоял рядом с ними и гремел. Подумаешь, чего стесняться! Разве они люди, эти русские?..

Борисов презрительно засмеялся.

— Ну и ну!..

А мне не до смеха. Стыдно, больно, обидно. С трудом сдерживаюсь, чтобы не броситься на любителя чистоты, «творца, хозяина машинного мира».

Гад ты тонкогубый, стерва буржуйская! Выходит, значит, что я варвар? Мой друг Борис и Богатырев — тоже? Мы губим вашу машинную цивилизацию? Ну, погоди же, черт лопоухий, мы тебе покажем, какие мы гости.

Но, конечно, не в немце было дело, а в договоре, который мы заключили с доменщиками.

Стали мы в депо на промывку.

Собрал я свою бригаду и рассказал, как немецкий инженер над всеми нами издевался.

— Товарищи, давайте мы сами ударно паровоз отремонтируем, — такими словами закончил рассказ.

Постановили мы выпускать стенгазету. Выбрали редколлегию. К утру, когда слесари отвинчивали первую гайку, вышел на паровозе свежий номер газеты. Заметки призывали создать образцовую на Магнитострое машину. Каждый машинист и помощник должны отвечать на ремонте за определенную часть паровоза.

Три дня не ходили домой, возвращали молодость и силу паровозу. Нам помогал горновой Крамаренко. Завтра машина должна выйти на работу. Остается еще установить паротурбину и провести электропроводку. Но единственный в депо монтер сжег себе руку, лежит в больнице. Мы должны или ждать его выздоровления, или выехать с керосиновым освещением.

Выходит наша газета и призывает бригаду к утру одолеть последние трудности, своими силами осветить машину. Смотрю — кой-какие ребята скучными глазами читают заметки, а вокруг этих ребят крутится возбужденный машинист, мой сменщик — чубатый, долговязый парень с сонными глазами, с прилипшими к кожаной куртке блестками рыбьей чешуи. Почувствовал я что-то неладное. Слышу хриплый голос: «Да что, вот спросить бы у этой газетки: каменные мы? По три дня не спавши работать?»

Это Рыба — прозвали его так за чрезмерную любовь к рыбной ловле и за сонливость.

Остальные молчат.

Он продолжает:

— Если кому желательно, то пусть остается, а мы, ребята, пойдем. Шабаш!

Вскакиваю я в будку, протягиваю руку к груди Рыбы, приговор ему читаю:

— Вот кто, товарищи, у нас варвар! Вот кто гость на паровозе! Это он пускает о нас дурную славу по миру!

Я знаю, что Рыба пьянчужил, видел, как он брал с собой на машину удочки и всю смену тоскующими глазами смотрел на озеро. Остальное только угадал, почувствовал. Бригада договорила за меня: как он спал пьяным на паровозе, как разбил брус, как с похмелья поколол буферные тарелки и как он пригрозил своему помощнику: «Если выдашь — убью втихую».

Взялись мы за электричество.

Не спали еще одну ночь.

Утром паровоз, наконец, заправили. Мой помощник Борисов пустил пар в турбину — и вспыхнули лунными глазами паровозные фонари. На улице — солнце, день, а мы, семь человек, стоим перед фонарями и радуемся белому огню.

Через несколько дней опять увидел инженера Брауде. Я издали помахал ему платком и позвал на паровоз. Он ходит, вглядывается в мое лицо, в номер машины и не понимает ничего. Не узнает варвара немецкий консультант. Соскакиваю на землю, напоминаю ему день нашей встречи и веду его вокруг паровоза: смотри, господин, любуйся!

Немец, а понял русский язык!