Надо исхитриться поймать чугунный поток в узкое горло ковша. Я крадусь в пурге звезд, не дышу.
Вижу в рыжем тумане, как падают с крутой лестницы, забивают ее проходы, с бою берут ступени горновые, чугунщики, мастера. Все бегут вниз. Они падают на землю, гнут ухо к земле, стараясь по низине рассмотреть ковш, понять, как надо спасать плавку.
Вон горновой Крамаренко нащупал низкие колеса ковшовой тележки, стал на колени, уперся худой спиной в жесткое и тяжелое крыло ковша и смотрит на поток жидкого чугуна. В его глазах жалость и смертельный страх. Потом к горновому, закрывая глаза широким рукавом зипуна, подполз его подручный Лесняк, рядом с ним начальник домен и еще горновые и еще чугунщики, мастера.
А дальше я не увидел ничего. Ковш вошел в самое сердце аварии, буран схватил его в объятия, что-то посыпалось с гулом на железные бока паровоза.
Горновые, чугунщики закричали, предупреждая о смертельной опасности…
Мне очень захотелось броситься назад — туда, где можно ясно видеть и легко дышать, чувствовать прохладу росы.
Я уже поворачиваю рычаг, чтобы бежать из этой темноты и огня, но неожиданно вижу металлопад снова покорным и мягким, как нарезанные полосы бесконечно длинного солнца.
Паровоз стоит в тени кауперов, на нем блестит сизая чешуя остывшего чугунного дождя.
Мне больно от стыда. Хочу крикнуть всем доменщикам, что я обманул их, мой паровоз — тоже инвалид. Я мог сделать аварию еще тяжелее и лишь случайно стал победителем.
Начальник домен взметнулся ко мне на паровоз. Сверкает золотым ртом, что-то кричит мне на ухо, таранит мою грудь кулаком. Я не слышу Гарбуза, Ни одно его слово не доходит до меня. Оглох. Только по губам Гарбуза, по его глазам догадываюсь, что он доволен мною, хвалит.
Убежал и Гарбуз, размахивая палкой, к своим домнам.
Прорвав какие-то препоны, доносится до моих ушей ровный гул домен, дружные голоса горновых, свистки маневровых паровозов на подъездных путях. Слышу знакомый голос горнового Крамаренко:
— Живой, Сань?
— Как видишь!
Ленька Крамаренко, белесый и широконосый, подходит к моему кургузому паровозу, завистливо осматривает его от красных колес до вороненой трубы, и говорит:
— Хороша машина! Молодец, Саня, всегда так надо. Знаешь что: живи ты около аварии всегда.
— А вы там, на домне, не делайте аварий, вот и не придется жить около них.
— Без них не обойдется… Осваиваем домну. Вот давай заключим с тобой договор, чтоб ты домну чувствовал как свою, а я чтоб на твоем паровозе был вроде хозяином. Обоюдная, значит, ответственность, а?
Подписали мы договор в шумной конторе, сдавая смену. На другой день газета «Магнитогорский рабочий» выпустила его специальной листовкой. Я увидел свою фамилию, и стало страшно и хмельно. Как она четко и ясно выведена! Высоко лезешь, Сань, не скатись! Вон он, договор:
Орган ячейки ВКД(б), цехкома
и управления доменного цеха
при участии газет У. Р. М. Р. и 3. М.
2 000 тонн —
не меньше
№ 285. 19 февраля 1933 г. 11 ч. 15 м.
Десять минут на доставку чугуна к разливочным
Доменщики и транспортники!
Крепче напор в борьбе за две тысячи тонн чугуна!
1. Мы, машинист паровоза № 20 Голота и помощник Борисов, берем на себя полную ответственность за обеспечение работы домен и разливочных машин работой нашего паровоза! Помимо безукоризненной и действительно ударной работы на паровозе по перевозке чугуна, мы придем к вам на домну и поможем в случае аварии или каких-либо задержек. Мы гарантируем доставку чугунного поезда к разливочной машине за десять минут. За десять минут мы также гарантируем расстановку ковшей под все носки обеих домен. Расставить ковши на разливочной — уложимся в 3–5 минут. На кантовке шлака не оборвем ни одного каната, не сделаем задержки.
2. Мы, мастера домен и разливочной Удовицкий, Крайнов, Крупалов, горновой Крамаренко, полностью отвечаем за паровоз и его работу. Ни одной минуты задержки. Полная нагрузка машины. На случай какой-либо поломки паровоза, срочности ремонта мы не допустим отправки машины в депо, поможем сделать ремонт собственными средствами.
Машинист
Мастер 2-й домны
Мастер 1-й домны
Мастер разливочной машины
Горновой
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ