Потом до самого угла — цепь сувенирных, канцелярских, посудных лавок: груды дешевой бижутерии, пакетиков с орешками и другой дребедени на прилавках. Маленькие харчевни, где под тусклыми лампочками посетители пьют чай, заедая его кусочком сандеша — сладости из творога, сваренного в сиропе.
Другая сторона улицы — жилая. Вечерами, когда включается свет, каждый дом превращается в нагромождение аквариумов, в каждом из которых течет своя, видимая абсолютно всем жизнь: люди ходят, пьют чай, ругаются; медленно вращаются под потолками лопасти фенов.
Наконец, поворот к Нью-Маркету. На углу — мрачного вида антикварный магазин: груды тончайшего китайского фарфора, фаянса, бронзы, серебра; каждая из выставленных здесь вещей могла бы составить славу любому музею. Есть даже старинные картины. Цены — умопомрачительные, но покупатель здесь свой, особый, и здесь не принято торговаться. Такие «пещеры сокровищ» я видел лишь в послевоенных комиссионных магазинах Москвы — на Арбате и Сретенке, их уже давно нет.
А теперь — скорее мимо Нью-Маркета, откуда уже появляется тень с возгласом: «Сэр, я — хороший бой!», и по Чоуринги без остановок до нашей маленькой Бишоп-Лефрой-роуд. На сегодня все.
Вакханалия начинается с утра. В Дели, где мы жили в большом современном доме, населенном довольно важным людом — чиновниками, бизнесменами и др., квартиры запирались наглухо, так как молодежь обязательно старалась прорваться внутрь и по возможности испачкать обстановку, иногда явно с хулиганскими намерениями.
В Калькутте мне пригодился опыт Дели. Я уговорил наиболее смелых ребят, и, одевшись похуже, мы вышли в «грязную» часть Чоуринги, кипевшую разноцветной толпой. Сначала на нас смотрели отчужденно, не знали, что с нами делать, только какие-то мальчишки «стрельнули» в нас водой. Тогда я взял на себя инициативу и «изукрасил» зеленой краской физиономию здоровенного сикха, а он в ответ вымазал меня чем-то красным. Мы обнялись и, как полагается, поблагодарили и поздравили друг друга. И тут как прорвало. Нас окружили со всех сторон и не пожалели воды и красок, а мы не остались в долгу. Когда нас отпустили, «живого места» ни на ком не было. На мне, например, было несколько слоев краски, замешанной то ли на олифе, то ли на машинном масле, — лиловой, зеленой, черной, красной, и, судя по интенсивности окраски, меня ждет в этом году много счастья. В таком виде мы ввалились в бассейн отеля «Хиндустан». Было много визга и удивления, а Маша очень гордилась разноцветным папой.