Я люблю… тебя!

Пусть у меня нездоровое пристрастие к ежедневному планированию, а восторг, который я ощущаю, вычеркивая сделанное, не должен быть таким жгучим (лишнее доказательство моей неполноценной сексуальной жизни), но у меня своя система. Писать синим, вычеркивать черным, каждый день с чистого листа, не ложиться спать, пока все не сделано или не перенесено на другой день. Это сильнее меня, генетический дефект, не иначе, — не могу что-то сделать, пока не запишу. Я виню в этом школьную учительницу биологии, которая сказала, что составление планов на день поможет мне стать смелее. Пусть я и провалила биологию с физикой, зато успешно поборола навязчивый невроз. Последние двенадцать лет доказали, что в жизни полезнее, и это никак не фотосинтез. Впрочем, биология сегодня тоже пригодится, поскольку я настроена поймать большую рыбу.

Сегодня я намерена заманить Саймона обратно в нашу спальню.

Глава 2

Ни один план нельзя осуществить без надежных помощников, поэтому я посвятила в дело своих лучших друзей, Эмили и Мэтью. К сожалению, когда мы приехали в «Феникс», Эмили уже была навеселе. Эта женщина-праздник уговорила бутылку красного еще у меня дома и теперь убеждала нас выпить еще по рюмашке. По какой-то причине, не помню, по какой именно, Мэтью ее подначивал. Я в принципе не пью. Похмелье плохо сочетается с моей работой — мало кому из моделей или знаменитостей захочется, чтобы визажистка больше часа дышала на них перегаром, подводя глаза. Но когда мне изредка случается напиться, я впадаю скорее в блаженство, чем в буйство, и девять раз из десяти удерживаю выпитое в желудке. Эмили, однако, не одарена таким талантом. Даже зная, что не сможет выпить много шенди[3] и не заблевать потом весь салон ночного автобуса, она никогда не сдается. Удивительно стойкая девушка.

— Да ладно, Рейч, сегодня пятница, — говорила она, размахивая бокалом, до краев наполненным густым, липким на вид ликером. — И потом, это ведь сто граммов для храбрости!

— Одну — и все, — сказала я, скорее предупреждая Эмили, чем обещая что-то себе, и выпила залпом. Горло обожгло сначала алкоголем, потом самбукой, и когда я пальцами открыла глаза, подруга уже заказывала по второму бокалу. Замечательно. Придется снова придерживать ее волосы, пока она будет выблевывать бургер.

— Если ты меня с ней оставишь, я тебя уничтожу, — сказал Мэтью, прочитав мои мысли.

Я пожала плечами, удерживая улыбку. Он ее очень любит. Мэтью (Мэттом он себя называть не позволяет) и я дружим с того дня, как в университете он ушел с мудреной теоретической лекции, назвав ее «тупым онанизмом».

Как только что подселенная соседка, я сочла себя обязанной побежать за ним, и мы провели день, вечер и часть утра в студенческом клубе, вливая в себя пиво пинту за пинтой и выдавая всякие хитроумные теории. Моя основывалась на идее, что все мужики жадные, а Мэтью — на уверенности в том, что, если он «коснется вагины, его стошнит». Нашлись доказательства обоих школ мыслей, и к следующему дню мы уже были друзьями на всю жизнь. Ситуация была обоюдовыгодной: мне не приходилось волноваться, что Мэтью попытается залезть ко мне в трусы, а его бабушка была просто счастлива сознанием, что внучек постоянно живет с девушкой. Мать Мэтью довольно быстро поняла, что он родился голубым, но дед с бабкой не готовы были смириться с этим фактом. Видимо, поэтому Мэтью пришел на похороны дедушки в обтягивающей как вторая кожа неоново-розовой футболке. Детство у бедного мальчика было не сахар. Папаша сбежал еще до рождения Мэтью и впервые объявился лишь год назад, незадолго до того, как сбросить бренную оболочку и оставить сынку прорву денег. Мэтью уволился с авиалиний, где работал стюардом, и последние двенадцать месяцев болтался по Лондону без четкой цели. Еще до того, как сказочно разбогатеть, Мэтью притягивал взгляды. Здоровяк ростом под метр девяносто и примерно столько же в плечах, густые светлые волосы падают на синие глаза, всегда загорелая кожа, несмотря на мое вечное бурчание по поводу вреда загара, — словом, внешне нечто среднее между арийской мечтой Гитлера и оргиастической мечтой Луиса Уолша[4], а внутренне — с явным перевесом в сторону фашистского диктатора, хуже Гари Барлоу[5]. За что я Мэтью и люблю. За это и еще за то, что он приходил ко мне убивать пауков, когда Саймона не было рядом.

В пол-одиннадцатого в клубе уже было людно. В самом темном углу маленького душного подвала мой брат со товарищи ахали над коллекцией виниловых пластинок приглашенного диджея, споря, какую поставить первой. Я помахала рукой, когда он поднял глаза. Они проводят такие вечера каждый месяц, в основном чтобы потереться у пульта диджея и сойти за крутых у девчонок. Обычный пикаперский прием, чтобы снять красотку на ночь.

— Ты с Полом уже поздоровалась? — спросила Эм, раздавая всем по второму бокалу и глядя на моего брата умильно-щенячьими глазами. — Обязательно надо поздороваться.

Я опрокинула бокал и содрогнулась.

— Ни в коем случае, — сказала я. — Не ходи ты к нему. Серьезно, Эм, не надо.