Я хочу жить

— Никакой радости… — одними губами пробормотал он и добавил громче: — Он очень страдает.

— Да, конечно, представить только, как ты теперь настрадаешься, — продолжал сокрушаться флекс, не расслышав.

— Да… Но я говорил о Гроносе, — поправил его Луксонт.

Старик обмяк в изумлении и на несколько секунд замолчал.

— Что?! — воскликнул он наконец. — Тебя только что резали живьём, а ты ещё думаешь о страданиях… маньяка?

— Ну и что? — отвечал саркисоид, тяжело дыша и придерживая рукой живот. — Просто я чувствую, по биополю. И он показался мне измученным сегодня. Может, он болен?

— Он же мутант, — махнул щупальцем флекс. — Из-за мутации никто даже не знает, к какой расе он принадлежит. Видел, у него язвы и опухоли по всему телу? Да… Когда-то и я видел, хотя сейчас не могу. Похоже на застарелую радиационную болезнь. Такое не лечится, и может длиться десятилетиями у некоторых рас. Говорят ещё, что он вроде когда-то в детстве потерял память…

— Значит, я прав, — заключил Луксонт. — Может, он просто срывается на нас? Пытается отвлечься от собственной боли?

— Тебе-то какая разница? — всё поражался флекс.

— Просто…

Саркисоид замолчал и продолжил зализывать раны. Разрезы оказались глубокими и затрагивали мышечную стенку живота: такое точно не затянется за одну ночь. К счастью, весь оставшийся день прошёл для обитателей комнаты с бассейном спокойно — маньяк их больше не забирал. Луксонт старался сохранять неподвижность, насколько это было возможно. Для заживления нужен покой. Хотя бы до тех пор, пока слёзы не прекратят брызгать из глаз при малейшем шевелении. Поначалу каждый вдох приводил к усилению боли, и это при едва удовлетворительной атмосфере корабля. Задыхаться или терпеть боль? В любом случае, не имея никаких способов отвлечься, саркисоид невыносимо страдал. Ночь он провёл практически без сна, хотя наутро стало немного легче.

Разбудили пленника донёсшиеся снаружи нарастающий смех и топот. Из бассейна показался флекс, по-видимому, ощутивший вибрацию открывающейся двери. Состояние ран Луксонта улучшилось, и он наконец-то смог нормально сесть. Вошли двое слуг. Бросив на пол горсть пищи, они удалились, о чём-то оживлённо переговариваясь. Луксонт услышал обрывок разговора:

— Вот как?

— Да, а потом — бабах! И нету. Вот умора!

— А теперь вы куда?

— Отправляемся на Фантропи за едой для какого-то хрыча, который, оказывается, ещё не сдох. Завтра будем на месте.

— Ни разу не был на Фантропи…

Голоса затихли вдали, и саркисоид заметил, как отчего-то погрустнел его друг. Даже не притронулся к еде, хотя только что вроде бы ждал завтрака.

— Фантропи… — повторил Луксонт. — Что-то слышал о такой планете.

— Да это моя планета, Кси, — упавшим голосом проговорил флекс. — Это я хрыч, который не сдох…

Луксонту стало очень жаль старого флекса.

— Забудь, — сказал он, ласково коснувшись его щупальца, — они сами не знают, что говорят.

— Мне всё равно, что они говорят, — пробормотал флекс. — Жаль, что я больше туда не вернусь… — он печально опустил щупальца.

Не прошло и часа, как флекса забрали. Луксонт волновался, ведь для измученного старика очередная пытка могла стать последней каплей. Завтра корабль приземлится на его планете, но он не сможет даже на миг вернуться на родину, подышать родным воздухом! Не говоря уж о том, чтобы увидеть родные пейзажи… Если бы только можно было его спасти!

Взгляд саркисоида упал вдруг на дверь. Из тоненькой щели под ней торчало что-то, напоминающее конец верёвки. Недолго думая, Луксонт подполз и не без опаски потянул за него. Это действительно оказалась длинная, толстая и прочная верёвка! Кто только мог её подсунуть? И тут в мозгу саркисоида родилась идея. Ему всё ещё было больно двигаться, он даже не пробовал вставать… Раны только начали затягиваться. Но ведь для флекса завтра — единственный шанс! Он точно не доживёт до следующего визита «Хайрона» на его планету. «Я — саркисоид. Я всё равно регенерирую. Флексу ещё хуже, чем мне! Я должен…» Никогда прежде Луксонту не приходилось принимать таких отчаянных решений, ведь он никогда не попадал в по-настоящему опасные ситуации.

Он погрузился в бассейн, задержав дыхание, и привязал верёвку прочным узлом к решётке. В воде двигаться было не так больно, как на суше, но всё равно тяжело. Мышечные усилия требовали повышенных затрат кислорода, и о том, чтобы дёргать верёвку без возможности дышать, нечего было и думать. Вынырнув со свободным концом верёвки, Луксонт перекинул её за край бассейна и, чуть отойдя, начал тянуть. Опять та же дилемма. Кислорода теперь достаточно — но неизбежно приходилось напрягать живот… Не выдержав, саркисоид застонал и опустился на пол. На коже лица его смешались вода, слёзы и пот. Быть может, оторвать решётку совсем невозможно? Быть может, все его усилия — зря? Нет, нельзя допускать сейчас подобных мыслей! Сделав лишь краткую паузу, он продолжил работу. Наконец, из-под воды донёсся скрежет и бульканье.

— Есть! — Луксонт не удержался от восторженного крика, поняв, что решётка поддалась.