Я хочу жить

— Фр-р, — сквозь зубы выдохнул сакрин-помощник. — Ничуть. Изменения с нашим хозяином происходили постепенно. Это похоже вовсе не на подмену… а на выздоровление. Захотел бы кто-то его подменить, разве сделал бы это так неумело? Самые заметные опухоли на его теле остались на месте, хотя и уменьшились.

— Вот, да! — поднял когтистый палец другой сакрин.

— Ну, эти вещи типа опухолей ведь можно подделать… — неуверенно высказался туповатый стигм.

— Ага, а третий глаз замаскировать никак, — снова фыркнул сакрин.

— Он похож на майя… — вдруг прозвучало в толпе.

А крохотный плинк, зависший в воздухе под потолком, мельтеша своими прозрачными крылышками, пропищал:

— А я видел, как в каюту хозяина ночью заходил саркисоид.

Все голоса на минуту затихли. Сиур агрессивно оскалился, приподняв края верхней губы.

— Вот почему… — сплюнул он с раздражением. — Он поднял кислород у себя. Я это сразу почувствовал. Наш хозяин не дышит, зачем ему кислород? А у жителей Саркис потребность в нём даже выше, чем у нас. Они с этим саркисоидом спелись…

— Что?! Это как? — восклицали среди экипажа.

— Это всё объясняет… Я читал об этих хмырях, что у них слюна обладает целительным свойством… — рассудил пилот.

— То есть… они там что, лизались с ним? Серьёзно?! — толпа стигмов совсем расшумелась. — Фу-у, какая мерзость! Чтобы наш хозяин… с каким-то инопланетянином… Плотский контакт… Он не мог до такого опуститься! Это же межпланетная половая связь!

— Да заткнитесь вы, биомасса, — Сиур махнул пренебрежительно когтистой рукой. — У вас мысли только о еде да потрахушках. Репродуктивный контакт у высших форм жизни выглядит иначе, чем у вас. Это вы свои жидкости мешаете, а у них — прострали. Лизаться — это не половая связь… Хотя менее мерзким оно от этого не становится, — он снова поморщился и сплюнул. — Я ненавижу майя. Святоши манерные. Ни в жизнь бы не подумал, что наш хозяин… из них. Меня вполне удовлетворяла его «неизвестная форма жизни», а так… Я его таким ни за что не приму.

Гронос ничего ещё не знал. Но к моменту его возвращения из клиники всё уже было решено.

Габариты розового сакрина были чересчур велики для его крохотных силёнок, и доктор Кассор тщетно пытался уговорить своего пациента сесть в кресло и дать пристегнуть себя ремнями. Опасения его были здравы: сакрин рычал, метался и хватался за голову, словно хотел оторвать себе уши.

— Гролиан, у тебя приступ, просто сядь сюда, а иначе мне придётся опять звать охрану! Тебе нужно успокоиться, — доктор отскочил и пробормотал себе под нос: — Нет, я явно не сумею подобраться, чтобы вколоть ему успокоительное…

— Этот… майя! Это был тот самый майя… ильнур-р-р!!! Я столько лет пытался оставить это в прошлом, но Кассор, как он меня нашёл?!

— Умоляю, Гролиан, дай мне сделать укол! Тебе противопоказаны стрессы, ведь деградация будет прогрессировать…

Вытаращенные красные глаза, отливающие огнём, обратились на него. Доктор невольно отшатнулся, споткнулся и упал.

— Ты… знал?!

— Нет… Нет… Гролиан, я ничего не знал! Я наблюдал этого мутанта, но даже представить не мог, что он майя ильнур, — торопливо забормотал Кассор. — Ещё на прошлом приёме он выглядел совсем иначе… Ведь это Гронос, маньяк-убийца! Ты наверняка слышал о нём…

Чешуйчатая морда сакрина вытянулась, пасть распахнулась, выпустив облачко пара, а зрачки изменили форму со щелевидной в крохотные чёрные точки.

— Я… Я создал… чудовище… — неразборчиво промямлил он, а потом вскинул морду к потолку и душераздирающе завыл.

— Это не ты! Ты не виноват! Это была война…

— Я, гр-р-р… поддер-р-рживал… эту войну!

Охранники ворвались в кабинет, обстановка в котором уже напоминала сцену стихийного бедствия, и наконец сдержали беснующегося пациента, взявшись за удлинённые винтообразные рога и запрокинув голову. Кассор сделал укол тому в шею, где кожа была наиболее тонкой.

— Что же это… Скоро у меня шприцов таких не останется, которые возьмут твою шкуру, Гролиан, — сокрушённо пробормотал врач. — Я думал… Я надеялся…

Руки его дрожали.

10. Кораблекрушение

«Гро…лиан?» Гронос лежал в постели и напряжённо размышлял. Это имя, отдающееся в мозгу нечёткой тенью воспоминания, оно было интригующе созвучно с его собственным именем. И не только… «Гролиан. Ракос, — догадка лежала на поверхности. — Гронос! Я что, придумал это имя, мечтая походить… на него? Зачем я смешал своё настоящее имя с именем этого мерзавца? Они же уничтожили мою родину!» Он поставил на себе крест, ему должно было быть наплевать на все эти загадки из прошлого. Какая теперь разница, ведь он — злодей, он не заслуживает будущего… «Постойте. Может, я просто хотел стать… злодеем? Тот сакрин был мерзавцем, это наверняка! Я чувствовал себя… таким же, как он? Завидовал ему? Его силе? Жестокости?» Память предательски молчала, и разум его изнывал от голода. Никаких образов, ничего не рождалось в мозгу, и он выстраивал из ничего эти воздушные замки.