Я хочу жить

Гронос торопливо шагал по коридору, возвращаясь в свою каюту. Он только что приказал унести бессознательное тело Луксонта обратно. И единственной мыслью, на которой зациклился его мозг, было: «саркисоид всё ещё жив, слава Космосу, что он ещё жив». Тиран не получил никакого удовольствия от этой пытки. «Ну почему?! Почему я не могу наслаждаться чужими страданиями, как раньше?! Что в этом проклятом существе так смущает мой разум — да ведь он даже не телепат! Что он со мной делает?! Как?! Он ведь всего лишь моя жертва!..» Он пронёсся мимо стигма, и снова поймал на себе тот же полный удивления взгляд. Побежал мимо сверкающих, точно зеркала, панелей в стенах… и вдруг остановился. Подошёл. Коснулся металлического зеркала рукой. Вгляделся в собственное отражение.

«Это… я?» У него не просто закрылись язвы. Перестали кровоточить. Прекратили гноиться раны. Но и узловатые, чернеющие опухоли под кожей, придающие всему телу привычный горбато-шишковатый вид, зримо уменьшились в размерах. Даже самая крупная опухоль, в области лба, сократилась, несколько изменив лицо. На автомате Гронос поднял к опухоли руку, сдавил её пальцами. Делать это было по-прежнему больно, и мутант поморщился. Но столь очевидные изменения во внешности… Понятно теперь, отчего шарахались слуги. Неужели один только энтельмпозитивный контакт с саркисоидом настолько повлиял на его мутацию? Обратил её вспять?! Разве же подобное возможно?..

Вернувшись в сознание после облучения ликсом, Луксонт ощутил, что практически не чувствует конечностей, и рефлекторно свернулся калачиком на холодном и жёстком полу своей темницы. Только сейчас у него наконец это получилось. Излучатели — во лбу и в груди — по-прежнему страшно горели, и саркисоид плотно прижал к ним запястья. Внутри всё тряслось, колотилось, дрожало… «Нет… Нет…» Как же хотелось спрятаться. Защититься. Просторное помещение пугало Луксонта, и он мечтал о возможности хотя бы завернуться во что-то с головой… Но не имел её. Необыкновенно остро, всем существом он чувствовал свою уязвимость, как будто жизнь его висит на волоске. Будто, если кто-нибудь, всё равно кто, войдёт в комнату и окажется рядом — это его моментально убьёт. «Только не трогайте меня, — трясясь от страха, осознавал саркисоид. — Моё поле… Его почти нет». Слёзы непрестанно катились по его побледневшим щекам.

Потребовалось много времени. По крайней мере, казалось невыносимо долго. Прежде чем он смог наконец успокоиться. Боль сделалась тише, и саркисоиду удалось уснуть. Восстановление биополя происходит главным образом в состоянии сна.

Этой ночью Гронос снова мучился от боли, хотя галлюцинации вроде и не приходили. Он сперва ворочался в постели, а потом поднялся, решив прогуляться по кораблю. Но не успел покинуть каюту, потому что дверь раздвинулась, и на пороге возник…

— Ты опять здесь?!

Точно, он ведь забыл сегодня приказать найти и заделать лазейку в камере саркисоида! Луксонт едва держался на ногах, опираясь о стену. Грудь его так и ходила ходуном, капли пота на бледной коже поблёскивали в свете, падающем из коридора.

— Сейчас… задохнусь… — произнёс он между шумных, судорожных вздохов.

«О нет, только не это опять! Я не нанимался делать ему каждый раз искусственное дыхание!» — подумал Гронос и, сделав грузный шаг в сторону кровати, протянул руку к пульту генератора атмосферы. А потом сел, бросая косые взгляды на саркисоида. Тот вскоре отдышался. Подошёл и сел рядом, подняв взгляд глубоких голубовато-зелёных глаз на мутанта.

— Выглядит лучше, — заключил Луксонт, словно врач, осмотрев поверхность туловища злодея.

— Ты мне не врач! — по привычке грубо процедил тот.

Луксонт ничего больше не говорил. Он приблизился вплотную, наклонив голову к груди мутанта, и тот увидел, что он всё ещё дрожит. Саркисоид начал вылизывать тело Гроноса. Не только грудь и живот, но теперь и конечности, которые тоже были покрыты уродливыми буграми опухолей и кратерами язв. И снова злодей сидел, не шевелясь. Он видел, как тяжело саркисоиду. Но почему? Для чего же тогда он старается? Даже после того, чему подвергся сегодня… Боли почти оставили мутанта, но всё же, не прошли до конца.

— Всё ещё больно? — спросил вдруг Луксонт, остановившись.

Наверное, прочёл по лицу.

— Прости, я потерял много прострали…

«Чёрт возьми, да почему я вдруг чувствую себя виноватым?!» — Гронос лишь опустил голову, заслонив лицо крупной опухолью на лбу. Ещё некоторое время они провели в молчании, и он прикладывал волю к тому, чтобы открыть своё поле по максимуму, чтобы не спровоцировать ни малейшего повреждения для Луксонта… «Родственно ли моё биополе ему? Я никогда не смотрел на себя сквозь простральный сканер… Какого вида моя жизненная простраль? Мне всегда было наплевать на это».

— А тебе — больно?

В этом вопросе, который вдруг слетел с его губ, уже не звучало угрозы. Саркисоид смущённо улыбнулся.

— Да.