Я хочу, чтобы... (СИ)

— Мы хотели узнать у наставника, — начал было Рошан, но странный мальчишка, хлопнув его по плечу, доверительно сообщил:

— Если о полёте — то это ко мне. Значит, так, птенчики, слушай сюда-а-а-а-а-а!

— Ты — мыться, — бросил Амин, отпуская покрасневшее ухо мальчика. — Вы — внутрь, — кивнул он царевичам. — Расскажете всё.

Карим с Рошаном, обменявшись удивлёнными взглядами, быстро скатали ковёр и потащили его в комнату.

— Сливы не есть! И лукум! Моё! — донёсся приглушённый крик мальчишки откуда-то из глубин дома.

— Валид! — раздался в ответ крик наставника. — Я сказал: мыться!

— Слушаюсь и повинуюсь, ха-ха, о мой повелитель.

* * *

Я Амани-хумай. Моя суть — свобода и моя судьба — исполнение желаний.

Тысячи и тысячи лет от Сотворения мира я исполняю мечты. Тысячи и тысячи лет я брожу по земле из клетки в клетку, хитрю и лукавлю, переиначиваю человеческие желания, давая им в ответ на мою неволю совсем не то, что они хотели бы.

А Создатель точно в насмешку дал мне крылья. Чтобы взмахнуть ими раз-другой, поманить небом, где мне место, где мой дом… и услышать очередное: “Амани! Я хочу, чтобы…”.

Да, мой повелитель, я слушаю и повинуюсь. И я скоро услышу, как ты будешь проклинать меня и себя за своё же желание. Потому что нет ничего, противоречивей человеческого рода, где жизнь и смерть ходят рука об руку, сплетённые нитью Манат.

“Я хочу, я хочу-хочу-хочу…”

Я ненавижу людей — сильно, страстно, почти по-человечески. И да, я думала, я их знаю.

…У моих ног — равнина. Зелёный оазис, столица султаната Мунир. Прошивающая его насквозь река. И пески жёлто-белым покрывалом — далеко, насколько хватает глаз. До самого горизонта сплошные пески. Ветер ревёт мне в лицо, небо брызжет синим и солнце слепит ярко-ярко.

— Амани… прошу, осторожней, — он смотрит на землю, глупец.

Я смеюсь, вплетая свой голос в музыку ветра.

— Зачем? Я отлично летаю.

В его глазах страх. Глупый птенчик, не смотри на землю. Смотри на небо.

Или на меня.

Смертные никогда не могут разобраться в своих желаниях. То, что они хотят, граничит с тем, что они боятся. Этот птенец не исключение. Но он смертный. И он единственный за тысячи и тысячи лет, кто дал мне понять, что среди людей, как среди тёмной ночи, есть звёзды. Всё ещё есть. А ещё он показал, как это на самом деле больно — быть человеком.

Мне куда проще их ненавидеть, чем жалеть.

Крылья трепещут на ветру, меняя цвет с огненного на лазурный. Очень красиво, правда, птенчик? Я очень красивая. Я желанна, да? Ты же меня хочешь?

Любить смертного больно. Очень. Амин жалуется, что его обжигают мои крылья. Он обжигает сильнее. Его желание кусается — яростно, как взбесившиеся гули. Ну и что. Любовь, оказывается, тоже полёт.

Мои ноги отрываются от скалы, и крылья натужно хлопают, разбрызгивая лазурные искры.

Я взлетаю над обрывом и протягиваю руку.

— Давай же, — ты ведь этого хочешь, я же знаю твоё желание, мой глупый птенчик.

Его рука холодная, скользкая, дрожит.

— Валид, я помню, что человеческая смерть для тебя ничего не значит…

Я смеюсь. И жду.

Последний шаг. Для него — в пропасть. Его рука вздрагивает, но я держу крепко. Его испуганный крик замирает на моих губах.

— Амани…

— Не смотри вниз.

И он смотрит только на меня. А я чувствую, как его тело становится легче, как его — как и меня — подхватывает ветер. И крылья уже не полощутся, а мерно вздымаются, ловя воздушный поток. Любовь — это тоже полёт.

Я смотрю в его глаза и вижу восхищение, человеческий восторг, чистый, почти такой, какой бывает у бессмертных, когда их мечта осуществилась.

Я улыбаюсь в ответ.

Оказывается, мы так похожи — люди и небожители…

И мы летим выше и выше, а я шепчу, подгоняя его, себя, ветер.

— Взлетай!

* * *

Я Амани-хумай. Моя суть — свобода.

И я свободна.