Я исповедуюсь

Лестница была узкая и темная. Чем дальше он поднимался, тем хуже ему становилось. Лестница казалась игрушечной, как в кукольном доме без света. Третий этаж, первая дверь. Звонок, имитирующий звук колокольчика, прозвучал «динь», а потом «дон». Затем – тишина. Было слышно, как на узкой и темной улице этой оконечности Барселонеты кричат дети. Когда он уже подумал, что ошибся, за дверью послышалось какое-то шуршание, и наконец она медленно и осторожно открылась. Я никогда тебе этого не говорил, Сара, но то был почти наверняка самый важный день в моей жизни. Она держалась за приоткрытую дверь – уже не такая бодрая, как раньше, постаревшая, но по-прежнему аккуратная и элегантная. Несколько секунд она молча смотрела мне в глаза, словно спрашивая, что я здесь делаю. Наконец распахнула дверь и отступила, пропуская меня в квартиру. Затем она не торопясь закрыла дверь и только после этого сказала: ты скоро совсем облысеешь.

Мы прошли в крохотную комнатку, служившую одновременно столовой и гостиной. На стене висел величественный пейзаж Уржеля; на монастырь Санта-Мария де Жерри по-прежнему падали красноватые косые лучи солнца, заходящего за вершину Треспуя. Адриа, словно извиняясь, сказал: я узнал, что ты больна, и…

– Как ты узнал?

– От одного друга, врача. Как ты?

– Удивлена, что ты пришел.

– Я хотел сказать – как твое здоровье?

– Я скоро умру. Хочешь чаю?

– Да.

Она скрылась в глубине коридора. Кухня была тут же рядом. Адриа посмотрел на картину, и ему вдруг показалось, что он встретил старинного друга, который, несмотря на годы, не сильно постарел. Он вздохнул и почувствовал разлившийся в воздухе весенний аромат, даже услышал шум реки и ощутил холод, который пронизывал Рамона де Нолью, когда тот встретил наконец свою жертву. Адриа сидел не шевелясь, погрузившись в созерцание пейзажа, пока не услышал, что в комнату вернулась Лола Маленькая. Она несла на подносе две чашки. Адриа заметил простоту убранства квартиры, которая вся легко поместилась бы в его кабинет.

– Почему ты не осталась у нас?

– Мне здесь хорошо. Это мой дом, и здесь я жила до того, как стала жить рядом с твоей матерью, и после. Я не жалуюсь. Слышишь? Я не жалуюсь. Мне уже за семьдесят, я пережила твоих родителей. Я прожила жизнь так, как хотела.

Они сели за стол. Сделали по глотку чая. Молчание не тяготило Адриа. Потом он сказал:

– Неправда, что я лысею.

– Ты так думаешь, потому что не видишь свою макушку. Ты похож на монаха-францисканца.

Адриа улыбнулся. Лола Маленькая не изменилась. И она по-прежнему была его единственным знакомым, кто никогда не выказывал неудовольствия и не морщил нос.

– Очень вкусный чай.

– Я получила твою книгу. Ее трудно читать.

– Знаю, знаю. Я просто хотел, чтобы у тебя был экземпляр.

– Чем ты еще занимаешься, кроме того, что пишешь и читаешь?

– Играю на скрипке. Часами, днями напролет.

– Вот это новость! Почему же ты тогда ее бросил?

– Она душила меня. В то время вопрос стоял так: или я, или скрипка. И я выбрал себя.

– Ты счастлив?

– Нет. А ты?

– Да. Очень. Не совсем.

– Я могу как-то помочь?

– Да. Почему ты так беспокоишься?

– Дело в том, что… Я не могу избавиться от мысли, что если бы ты продала картину, то смогла бы купить себе квартиру побольше.

– Ты ничего не понимаешь, деточка.

Они помолчали. Лола Маленькая взглянула на пейзаж, и стало ясно, что она уже привыкла смотреть на него и чувствовать, даже не отдавая себе в этом отчета, холод, до костей пронизывавший беглеца Микела де Сускеду, который искал там, на дорогах Бургала, укрытия от Божественного правосудия. В молчании прошло минут пять, они пили чай и вспоминали каждый свою жизнь. Наконец Адриа Ардевол взглянул ей в глаза и сказал: я очень тебя люблю, Лола Маленькая, ты очень хороший человек. Она допила последний глоток чая, склонила голову и промолчала. Она молчала довольно долго, а потом стала объяснять, что то, что он только что сказал, неверно, потому что твоя мать сказала мне: Лола Маленькая, ты должна мне помочь.

– Что такое, Карме? – спросила та, несколько напуганная тоном подруги.

– Ты знаешь эту девушку?

Карме положила перед ней на кухонный стол фотокарточку красивой девушки с темными глазами и волосами.

– Ты когда-нибудь видела ее?

– Нет. Кто это?

– Одна особа, которая хочет окрутить Адриа.

Карме села рядом с Лолой Маленькой и взяла ее за руку.

– Ты должна помочь мне, – сказала она.

Она попросила меня следить за вами, за тобой и за Сарой, чтобы подтвердить сведения нанятого ею детектива. Да, вы встречались и держались за руки напротив остановки сорок седьмого на Гран-Виа.

– Они любят друг друга, Карме, – сказала я.

– Это опасно, – ответила Карме.

– Твоя мать знала, что эта девушка хочет тебя окрутить.

– Бог мой, – воскликнул Адриа, – что значит «окрутить меня»?

Лола Маленькая с удивлением посмотрела на Карме и повторила вопрос:

– Что значит «окрутить его»? Разве ты не видишь, что они любят друг друга? Карме!

Они разговаривали стоя в кабинете сеньора Ардевола, и Карме сказала: я заказала расследование о ее семье: их фамилия – Волтес-Эпштейн.

– И что с того?

– Они евреи.

– А. – Пауза. – И что?