Я ищу детство

— Возьми, дорогой! — протянул Колька деньги кавказскому человеку. — И больше с этими шалашовками не связывайся. Ты разве не видишь, кто они?

Потом наклонился к матери и, не меняя зверского выражения лица, прошептал ей на ухо:

— Закосите мохнатого и рвите домой! Я через полчаса буду…

Притворно испугавшись и пригорюнившись (это и означало «закосить мохнатого»), Фрося и Тоня быстро пошли прочь от Кольки Крысина, а Николай, обняв за плечи сразу проникнувшегося к нему большим доверием кавказца, повёл его в сторону Преображенского кладбища.

Сотрудник милиции, убедившись, что данное старшему лейтенанту Частухину обещание (оборву руки!) Николай Крысин выполнил, жену и мать с рынка прогнал, а теперь ублажает и успокаивает их жертву, двинулся дальше по барахолке.

А Колька, заведя кавказского покупателя за кладбищенскую ограду, быстро вынул из кармана золотые немецкие трофейные часы.

— Тебе такой товар нужен?

— Не совсем такой, — заулыбался кавказец, — но этот я у тебя возьму.

— Семь «кусков»! — отрывисто сказал Колька.

Через полчаса Колька, как и обещал, был дома. Бросив на стол перед матерью и женой пачку денег, он с прищуром сказал:

— Вот вам отмазка за месяц вперёд. И никому об этом ни слова. А на фармазон, пока не скажу, больше ни ногой… Всё ещё впереди, ясно? По-царски будете жить.

И, глядя на узкие глаза сына и мужа, на резкую вертикальную складку над его переносицей, седые виски и острые скулы, Фрося и Тоня одновременно подумали о том, что им, по сути дела, ничего ещё не известно про то, с какими настроениями и планами на будущее пришёл Колька из армии, и что, очевидно, с войны в мирную жизнь он принёс что-то очень своё, сокровенное и обдуманное, недоступное их бабьему разуму.

Да, плохо — ох плохо! — знал старший лейтенант милиции Леонид Частухин своего родственника Николая Крысина. Вернее будет сказать так: он хорошо знал его до войны, но совсем ничего не знал Частухин о том, как и среди каких людей провёл Крысин свои годы на войне.

А это имело большое значение для всей дальнейшей жизни Николая Крысина и для той судьбы, которая была ему уготована.

…Сначала всё шло хорошо. С первых же дней войны, записавшийся добровольцем, но задержанный на неделю с призывом из-за своих двух судимостей, оказался Колька-модельер в пехотной части, разделившей участь многих крупных и мелких армейских соединений в сорок первом печальном году, отступавших на восток, терявших фланги, попадавших в окружения и выходивших из них.

В боях за Тулу, когда была остановлена рвущаяся к Москве танковая армия Гудериана, Крысин заработал медаль за яростное двухчасовое сопротивление в полузасыпанном, придавленном рухнувшими балками долговременном земляном укреплении.

Через месяц, участвуя в тяжёлых наступательных боях, стремительно набегая в первой группе атакующих на изрыгающие фиолетовый металл задымлённые немецкие окопы, Колька вдруг почувствовал страшный удар в грудь, незнакомо отбросивший его назад, и, падая на землю, теряя сознание, мысленно простился со всеми, увидев в последнее мгновение перед собой в ослепительно неземной вспышке прекрасные, затянутые прозрачными слезами глаза жены, Тони Сигалаевой.

Очнулся он в полевом госпитале. Грудь разрывало десятками, сотнями мелких укусов, как будто рой сумасшедших, свирепых ос облепил её со всех сторон.

Ранение было не очень тяжёлое, но сложное и, как сказали врачи, интересное для полевой хирургии. Ему сделали несколько обезболивающих уколов. Операция прошла успешно, и выздоравливать Крысина отправили в госпиталь в прифронтовой полосе. Здесь его догнала вторая боевая медаль, и здесь же началось то самое, что впервые надломило дух Николая Крысина, крепко закалённый юностью, прошедшей на Преображенке, и до этого не дрогнувший ни разу — даже в суровых испытаниях довоенной блатной Колькиной жизни.

Без всякой видимой, то есть наблюдаемой врачами причины (может быть, только потому, что операцию ему делали в полевых условиях), Николая неожиданно начали мучить сильнейшие боли. Несколько дней, сжав зубы, искусав в кровь губы, он терпел. Было такое ощущение, что тысячи маленьких злых карликовых человечков, похожих на немецких автоматчиков, рассыпались по всему телу, нашли окончание каждого нерва, накручивают их на раскалённые щипцы и, резко дёргая, отрывают один за другим по миллиметру от каждого.

В одну из нестерпимых ночей злые гномы-автоматчики, объединившись, начали одновременно «откалывать» своими сахарными щипцами куски от всех костей сразу. Николай потерял сознание и начал так стонать и метаться в беспамятстве, что дежурная сестра сразу же привела врача. Бегло осмотрев Крысина, врач назначил морфий.