Я и оборотень

Вчера вечером он наведался в местный мини-маркет, который работал допоздна, и купил все необходимое на первое время. Он решил, что готовить они будут сами, а не питаться в местных общепитах, про которые много чего разного прочитал в интернете, как и про антисанитарию в общем. Им еще повезло снять домик с удобствами, пусть и на улице. Большинство жилищ в Индии, оказывается, вообще таковых не имели. Поговаривали даже, что местные жители нужду справляют прямо на пляже. А река Ганг, которая считается у индусов священной, принимает в себя все, даже тела умерших, которые религия запрещает придавать огню. В общем, вода из бутылок и пища собственного приготовления — залог здоровья их с Ритой в этой экзотической стране. А сколько они тут пробудут, одному богу известно, ну или духам людей тумана, как знать.

— Пей, — протянул Гордей Рите большую чашку чая, и та ее охотно приняла, бросая на него виноватые взгляды.

— Прости меня, — попросила она.

— Прощу, когда ты согреешься и все мне расскажешь по порядку.

Она кивнула и принялась прихлебывать из чашки. Гордей и себе сделал чаю, потому как тоже промок. И какое-то время они оба молчали, думая каждый о своем.

Гордей смотрел на Риту и понимал, как она сейчас далеко от него. Особенно в мыслях, которые все заняли те перемены, что происходили в ее жизни. Ни она, ни он еще не осознали того нового, что вторглось в жизнь девушки, но оно было здесь, именно в этой стране, куда направила ее воля духов.

В нем Рита видела надежную опору. Гордей не сомневался, что нужен ей, как слепому поводырь, что рядом с ним ей спокойнее. В конце концов, у него были деньги, и она не вчера родилась, чтобы не задумываться и об этом. Все это он готов был и дальше делать для нее и не по доброте душевной, а потому что в какой-то момент эта девушка стала для него смыслом жизни, словно до этого он только и жил в ожидании ее появления.

Гораздо больше Гордея пугало собственное отношение к Рите. Впервые в жизни он любил, и любовь эта с каждым днем становилась только сильнее. Никогда его не пугали трудности, да он их просто не замечал, а сейчас боялся потерять эту малышку, отпугнуть ее своей любовью. И он старательно гнал мысли о том времени, когда она перестанет в нем нуждаться, когда обретет саму себя — настоящую. Что станет тогда с ним? Сможет ли он жить дальше без нее?

— Они звали меня по имени. Риэтта… Разными голосами — кто громче, кто тише… — заговорила Рита, разрушая грустную задумчивость, в которую погрузился Гордей. — От их голосов я проснулась и даже не сразу поняла, что звучат они только в моей голове. Но теперь я точно знаю, где они.

— И где же?

— Там, в море, — махнула она рукой на дверь.

— Откуда такая уверенность?

— Меня туда тянет со вчерашнего вечера. Мне даже кажется, что пусти меня в море, и я смогу безошибочно указать путь…

— Путь к острову людей тумана? — уточнил Гордей.

— Да, — тихо откликнулась Рита. — Он совсем рядом, но он проклят, и путь туда нам закрыт, — она спрятала лицо в ладонях и всхлипнула: — И я не в силах помочь им!..

— Иди сюда, — взял ее Гордей за руку и пересадил к себе на колени. Он просто не мог смотреть на нее даже с такого расстояния, видеть ее отчаяние и не иметь возможности утешить. Все, что он мог подарить ей прямо сейчас, так это частицу своего тепла и ласку.

— Согрей меня. Прогони голоса, — обхватила она его за шею, заглянула в глаза и прошептала в самые губы за секунду до того, как он накрыл их своими.

Простой поцелуй… Сколько губ перецеловал Гордей за свою жизнь! Но ни одни ему не казались такими сладкими, мягкими и податливыми. Он словно пил из живительного источника, и с каждым глотком становилось легче. Ее прохладный язычок возвращал его из темных лабиринтов грустных мыслей и сомнений. Каждое его касание приближало его к свету, а где свет — там и жизнь, теперь Гордей это знал точно. И этим светом для него была эта хрупкая девочка, только рядом с ней он чувствовал себя живым и нужным.

Гордей поднял Риту на руки и перенес на кровать. Он видел, как блестят ее глаза в предвкушении того, что получит от него. А дарить он ей хотел много — всего себя, и с такой щедростью, с какой еще никому не раскрывался.

Он целовал ее шею и чувствовал, как трепещет тоненькая жилка, как в нетерпении вожделенной ласки зарываются тонкие девичьи пальчики в его волосы.

Нарочито медленно он распахнул на ней полотенце, лаская пальцами каждый высвобождающийся кусочек тела, наслаждаясь теплом и шелковистостью ее кожи. Ее грудь — она была совершенна, по юному упруга, не большая и не маленькая, а именно такая, чтоб сводить с ума одним своим видом.