Я, грек Зорба

Я подошел к морю и торопливо зашагал по кромке воды. Как же тоскливо идти одному по берегу моря! Каждая волна и каждая птица в небе зовут и напоминают вам о долге. Когда идешь в компании, смеешься, беседуешь, это мешает услышать голоса волн и птиц. Впрочем, быть может, они ничего и не говорят, только смотрят, как вы проходите, увлеченные болтовней, и смолкают.

Я улегся на гальке и закрыл глаза. «Что же это такое — душа, — думал я, — и какое скрытое сходство есть между ней, морем, облаками, запахами? Похоже, душа сама была морем, облаком, ароматом…»

Я встал и снова пошел, словно принял какое-то решение. Но какое? Этого я не знал.

Вдруг я услышал чей-то голос за спиной:

— Куда ты идешь, господин? Не в монастырь ли? Я обернулся. Приземистый, крепкий старик, без палки, с черным, свитым жгутом, платком, повязанным вокруг его белых волос, улыбаясь, махал мне рукой. Следом за ним шла старая женщина, а за нею их дочь, черноволосая и смуглая, с испуганным взглядом, повязанная белым платком.

— В монастырь? — снова спросил меня старик.

И тут я понял, что давно хотел там побывать. Уже много месяцев я хотел сходить в эту маленькую обитель монахинь, построенную недалеко от моря, но никак не мог на это решиться.

И вот сейчас я вдруг принял решение.

— Да, — ответил я, — я иду в монастырь послушать гимны в честь Богородицы.

— Да снизойдет на тебя ее благословение!

Старик ускорил шаг и догнал меня.

— Ты и есть Общество по добыче угля?

— Да, это я.

— Так вот, пусть Святая дева принесет тебе удачу! Ты делаешь доброе дело для деревни, даешь заработать отцам бедных семей. Благослови тебя Боже! Через минуту хитрый старик, который, конечно, знал, что дела мои шли плохо, добавил следующие слова:

— Даже если ты ничего не заработаешь, сын мой, продолжай в том же духе. Ты все равно останешься в выигрыше. Душа твоя попадет прямехонько в рай…

— Именно этого я и желаю, дедушка.

— Не такой уж я грамотный, но однажды слышал в церкви, что говорил Христос. Это врезалось мне в голову и я никогда не забываю: «Продай, — сказал он, — продай все, что ты имеешь, чтобы купить Великую Жемчужину». Великая Жемчужина — это спасение души, сын мой. Ты, хозяин, выбрал верный путь к Великой Жемчужине. Великая Жемчужина! Сколько же раз, среди мрака, она сверкала в моем сознании, похожая на большую слезу!

Мы снова двинулись в путь, мужчины впереди, а сзади, скрестив руки, шли женщины. Время от времени мы обменивались фразами: «Долго ли будут цвести оливы? Будет ли дождь, чтобы налился ячмень?» По-видимому, мы оба были голодны, ибо вели разговор о пище и никак не хотели сменить тему.

— Что ты больше всего любишь поесть, дедушка?

— Все, все, сын мой. Это великий грех говорить: это вкусно, а это вот нет!

— Почему? Разве нельзя выбирать?

— Конечно, нет.

— Почему же?

— Потому, что есть люди, которые голодны.

Пристыженный, я замолчал. Никогда я не встречал человека, в сердце которого было бы столько благородства и сострадания.

Ударил маленький монастырский колокол, радостно и легкомысленно, словно смеялась женщина. Старик перекрестился.

— Приди к нам на помощь, святая Великомученица, — прошептал он. — Ее ударили ножом и из перерезанного горла хлынула кровь. Это было во времена пиратов.

Старик пустился приукрашивать страдания Богородицы, будто речь шла о реальной женщине, молодой преследуемой беженке, которую поразили кинжалом нехристи, и она, вся в слезах, пришла с Востока вместе со своим ребенком.

— Раз в году настоящая горячая кровь течет из ее раны, — продолжал старик, — я помню, как однажды, в ее праздник, в то время у меня еще и усы-то не росли, мы спустились со всех деревень, чтобы преклонить колени перед Ее милостью. Это произошло 15 августа. Мы, мужчины, улеглись на ночь на дворе монастыря. Женщины устроились внутри. И вот, сквозь сон слышу крик Богородицы. Я быстро поднялся, подбежал к ее иконе, положил руку ей на горло и что же? Пальцы мои были все в крови… Старик перекрестился, повернулся и посмотрел на женщин.

— А ну-ка, женщины, — крикнул он, — вы устали, но не бойтесь, вот мы и пришли!

Он понизил голос:

— Я в ту пору еще не был женат. Распростерся ниц перед Ее милостью и решил покинуть этот лживый мир, постричься в монахи.

Он рассмеялся.

— Почему ты смеешься, дедушка?

— Есть причина, сын мой! В тот самый день дьявол переоделся женщиной и остановился передо мной. Это была она! И не оборачиваясь он указал назад, на старуху, которая молча шла за нами.

— Сейчас-то на нее неприятно смотреть, — сказал он. — А в то время она была молоденькая и подвижная, как рыбка, девушка. В ту пору ее называли чернобровой красавицей и ей шло это имя, черт возьми! А теперь, эх бедные же мы люди! Где сейчас ее брови? Они все вылезли!

В эту минуту шедшая позади старуха как-то глухо проворчала, наподобие цепной собаки, так и не промолвив ни слова.

— Вот и монастырь! — сказал старик, вытянув руку.