Я есть Любовь!

Так ехать мне больше нравится. Я вижу дорогу, вижу отца, тянущего салазки, вижу, как искрится на солнце снег. Мое лицо обжигает холод. Я забываю про падение и улыбаюсь солнцу, снегу и морозу. Я люблю все это. Люблю зиму. Люблю мороз. Люблю снег. Люблю отца. И даже Стасика люблю, хотя он толкает меня кулаком в спину и смеется.

Дома нас ждет горячий бульон с клецками, хлеб с хрустящей корочкой и мама… Она так ласково улыбается мне, растирая замерзшие щеки руками. В ее глазах капельки смеха. Я очень их люблю. И маму я тоже люблю.

========== Глава 3 ==========

И снова меня окружает реальность. Она проникает в мою в душу и роняет в нее семечко тревоги. Теперь оно медленно прорастает, заполняя меня внутри.

– Вы чем-то обеспокоены сегодня, друг мой? – спрашивает меня Френкель.

Я не обеспокоен. Просто моя душа пуста без любви. Мне нужно любить! Необходимо, как воздух!

– Возможно, посещение дочери вам поможет? – хитро улыбается доктор Френкель и кричит в открытую дверь: – Ромола, можете вести Киру. Мы готовы.

Моя девочка! Я так люблю ее! Я помню, как впервые взял ее на руки, и в моей душе в тот момент родилась еще одна любовь. Кира всегда понимала меня, даже когда еще не умела говорить. Я люблю ее. Она меня чувствует.

Кира стоит рядом с матерью и смотрит на меня. В ее глазах страх. Я знаю почему. Это Эмилия! Она не понимает меня и не любит. Это она нашептывает своей внучке разные гадости про меня. Это она сказала Кире, что я опасен. Кира ребенок, поэтому верит. Эмилия всегда дарит Кире подарки. Она думает, что это и есть любовь. У меня никогда не было денег, и я не дарил Кире подарков. Я просто любил. И она это понимала.

Я зову ее к себе. Я маню ее руками, но она лишь отходит дальше и прячется за спину матери. Я начинаю злиться. Нет, не на Киру. На Эмилию. Это она виновата в том, моя дочь боится меня. Я хватаю с тумбы чашку и кидаю ее об стену.

– Ромола! Уведите девочку, – говорит моей жене Френкель и зовет медсестру. Мне делают укол, и доктор укладывает меня на подушки. – Скажите мне, что вас так взволновало? – спрашивает он. Я пытаюсь объяснить ему, но лекарство начинает действовать, и я снова погружаюсь в воспоминания…

***

Я почти не помню молодого отца. Тогда он мало бывал с нами и много работал. Но те редкие минуты, когда он был рядом, остались со мной.

Солнечный осенний день. На деревьях разноцветные звездочки листьев. Небо такое яркое, что больно глазам. Мы гуляем по улице города. Я не помню названия. Таких городов на нашем пути было очень много. Отец идет, чуть подпрыгивая при каждом шаге. Мне нравится его походка. Мне кажется, что он танцует. Отец держит нас со Стасиком за руки и улыбается осени.

На площади многолюдно. Мимо проходят парочки, мамаши с детьми и праздные зеваки. На лотках лежат пирожки, леденцы на палочках и игрушки. Откуда-то доносится веселая музыка. Кружится карусель, и взлетают вверх качели.

Посреди площади огромный шатер. Цирк-шапито! Перед ним играет оркестр. Три клоуна. Один клоун смешно надувая губы, дует в трубу. Другой растягивает в руках маленькую гармонику. К ней привязан красный воздушный шарик. Третий клоун изо всех сил бьет в барабан, и на его голове при этом весело подпрыгивает шапочка.

Клоуны меня пугают, и я тяну отца в сторону. Там, на другом краю поля, расположился небольшой балаган. До начала представления в цирке еще есть время, и отец ведет нас к уличному театру.

Перед миниатюрной сценой, закрытой пыльным занавесом, факир. На нем высокий голубой тюрбан и темно-синий плащ, расшитый серебряными звездами. Факир играет на дудке возле корзины. Из нее торчит змеиная голова. Она качается в такт музыке и тихо шипит.

Вперед выходит красивая девушка, тоже в голубом, и начинает исполнять танец, жонглируя кинжалами. Мне нравится представление. Но я с любопытством поглядываю на занавес. Мне очень интересно, что же там. Я совсем близко от него и слышу шепот за ним.

– А теперь, уважаемая публика, – громко говорит факир, – разрешите представить вам небольшой спектакль. И в главной роли перед вами выступит всеобщий любимец – Петрушка!

Барабанная дробь, и занавес открывается. Я не очень понял сюжета пьесы. Помню только, что мне до слез было жаль носатого уродца, которого факир назвал Петрушкой. Его все били и пинали. Его никто не понимал и не любил. Я знал, почему он так несчастен. Он не мог быть собой. К его рукам и ногам были привязаны нити. Им управляют, а он может только громко кричать тоненьким дрожащим голоском.

Прохладный летний день. Мы всей семьей идем к реке. Мама держит меня за руку, но мне неудобно так идти. Она постоянно дергает меня, потому, что пытается удержать Стасика. Стасик вырывается и что-то зло кричит ей. Ему очень плохо последнее время. Мне его жалко. Я не обижаюсь на него, если он меня бьет. Ему просто плохо, и он злится от этого. Я понимаю его и стараюсь с ним быть ласковым.